Горный поход
Шрифт:
Штабу приказано быть у отметки 765. Значит, по ротам сообщаем до выхода:
— Редакция «Горного бойца» у отметки семьсот шестьдесят пять.
Удобно, словно указал: «Москва, Малая Дмитровка, дом 48, кв. 15».
И вот редакция едет на свою «квартиру». Крутой, стремительный спуск приводит в неожиданно тихую солнечную долину. Плавно течет речка среди тихого зеленого леса, санитары уже купаются в реке, кипятят чай, музвзвод разложил свои трубы, кое-кто постреливает из мелкокалиберной.
Где будет штаб — неизвестно, но веселый помначштаба Владимиров говорит определенно:
— Вот на этой зеленой опушке.
— Почему?
— Больно симпатичная. Ее обязательно выберут.
Значит, тут и наша редакция.
Раскладываем с Бирюковым шинели и приступаем.
«Горный боец на обороне». Бюллетень № 1. Отметка 765. 16 июля 1931 года. 6 часов вечера. Содержание: лозунг, передовая о сегодняшнем учении, заказ рационализатору, тактическая обстановка, памятка бойцу на оборону, первые сведения из рот.
На выпуск бюллетеня ушло сто минут. Помыв руки в реке, гордый своей работой, редактор бюллетеня был поставлен, однако, перед задачей: как же доставить газетку в окопы через все эти горы.
Решили использовать все возможности: конного посыльного, едущего по делу; связных, идущих в роты; работников полкового политаппарата, рассылаемых по ротам; взвод, идущий на новые позиции; связную собаку… Вечером в окопах был бюллетень.
Редакция искупалась в реке, пообедала и легла спать. Ночью в штаб пришли тревожные сведения: сбито наше боевое охранение.
Решаю выпускать второй номер бюллетеня, но свечка колеблется на ветру, падает. Бирюков непробудно спит, дело откладывается до раннего утра. К утру приходят новые сведения: противник наседает на наш передний край, на первую роту; рота держаться не может.
Расстилаю на лужайке шинель. В бюллетене № 2 основная мысль: даешь упорную оборону! За ночь и утро приходили в штаб связные, возвращались после осмотра работники главного штаба, из рот звонили по телефону, редактор разговаривал со всеми: материалу много.
В пять часов тридцать минут утра бюллетень уже готов и рассылается по ротам.
До десяти часов утра в штабе непрерывно говорят по телефону, на храпящих от устали лошадях скачут конные посыльные, прибегают связные, вспыхивает гелиограф.
Но дело ясное: надо выходить из боя, противника мы не удержим.
В десять часов утра отдается приказ о выходе из боя. И я, даже не расстилая шинели, выпускаю бюллетень № 3.
Мы отходим для перегруппировки сил. Даешь высокую дисциплину, планомерность и боевую выдержку при отходе!
Опять памятка на выход из боя, сведения из рот, сообщения о лучших подразделениях…
— Скорее, скорее, товарищ редактор, — кричит мне начальник штаба. Уже смоталась связь, ушли вьюки. Начштаба Шапошников садится на лошадь и торопит меня.
— А то попадетесь противнику в лапы.
Из приказа мне известно: роты будут отходить по тропе мимо отметки 765. Скачу туда, спешиваюсь и раздаю газету текущему мимо меня усталому человечьему потоку.
— Лилоян, — кричу я командиру взвода, — держи газету!
Он схватывает маленький листок, кричит в ответ что-то. Не разобрать — он уже далеко. Знаю: на ближайшем привале будут его бойцы слушать наш бюллетень.
Все газеты розданы.
Опять на лошадь и — за полком.
В кочевке Байбург — большой привал. С удовольствием сбрасываю тяжелые сапоги и располагаюсь на берегу холодного Коблиан-Чая. Но мимо идет комиссар.
— Ночной марш будет, — говорит он мне озабоченно. — Противник наседает. Надо скорее оторваться от него.
Я с сожалением смотрю на реку. Я знаю: мне выпускать бюллетень № 4.
— Сколько будет привала?
— Три часа.
Затем он дает мне указания и уходит. А я обуваюсь, разыскиваю Бирюкова: он мирно уплетает кашу.
— Кому дневка, — говорю я ему без лишнего, — а кому ильичевка.
Он облизывает ложку, подымается и бурчит:
— Ладно.
Затем я бегу по бивуаку. Он вытянулся вдоль узкой тропы над Коблиан-Чаем. В руке у меня блокнот.
— Ну что у вас хорошего? — спрашиваю в первой роте.
Знаю: ждать сейчас заметок не приходится. Не до этого бойцам.
Мне наперебой рассказывают командиры, бойцы. В каждой роте — военкорпост. Он докладывает мне о самом важном. Блокнот мой покрывается иероглифами записей: «такой-то боец отлично действовал», «такой-то взвод хорошо провел отход», «плохо маскировались там-то», «парторг такой-то вел такую-то работу»…
В грузинской роте меня угощают обедом — рисовой кашей с консервами, я ем и слушаю. Знаю, иначе не приведется пообедать. В некоторых подразделениях военкоры мне говорят:
— А мы сами напишем.
Это энтузиасты, они хотят увидеть свою строчку в газете, найдут время и напишут. На обратном своем беге я забираю их заметки.
Бирюков уже ждет меня.
И вот выходит бюллетень № 4; в нем излагаются задачи и лозунги ночного марша, опять памятка на ночной марш. Вторая страница бюллетеня выходит под такой «шапкой»: «Будем действовать ночью так, как эти товарищи действовали днем». И страница полна короткими, собранными мною в ротах фактами доблести отдельных бойцов, командиров и подразделений.