Горный поход
Шрифт:
Ничто его не трогало. Неисправимый.
А вот на походе отлично, прямо по-коммунистически самоотверженно работает. Ни хныканья, ни ругани: беспрекословное умное выполнение приказания.
Щукин сейчас — ударник, имеет массу благодарностей.
Что произошло?
Может быть, подействовал рассказанный выше метод Власьевского.
Может быть, поход, боевая обстановка пришлись Щукину больше по нутру, нежели зимняя учеба.
Я работал как-то с Щукиным, до похода еще, в обороне. Мы рыли окопы. Щукин свирепствовал: жирная земля неиссякаемым потоком лилась с его неутомимой лопаты. Обливаясь потом, он не хотел отдыха и работал как ударник.
Может быть, ему, нижегородскому парню, была родней и веселей эта дружная работа на земле. Жидкая земля, расступающаяся под его упорной лопатой, напоминала ему нижегородские родные поляны, и мышечный труд, заставлявший играть его мускулы, был приятной забавой.
Такова славная, но разная тройка связных, и ее командир Власьевский.
Что-то долго идем, а все маячит перед нами лысая макушка Пирсагата.
Ноги наши то утопают в сочной траве лощин, то карабкаются в зарослях по почти отвесным скатам, и, странное дело — лысая макушка не увеличивается и не уменьшается.
Бойцы торопятся. А вдруг противник раньше нас захватит хребет?
— Да он и не чухается, — смеются некоторые.
И все же поторапливаются бойцы.
Наконец выбрались из лощин и оврагов. Прямо перед нами зеленая скатерть: скаты Пирсагата безлесные, ни кустика, только трава. Подъем совсем незначителен.
— Э, да тут пустяк!
Бодро бросаемся вперед.
Шаг за шагом одолеваем гору. Вот уж и макушка… Но мы проходим еще и еще, и все макушка — вот она, а достигнуть ее никак не можем.
И уже начинают гудеть ноги. Коварный, ровный, долгий подъем выматывает больше, чем если бы подъем был крутым, но коротким.
Уходящая вверх ровная, зеленая, но какая длинная скатертью дорога стелется перед нами.
Умаялись бойцы и все же не сбавляют темпов.
С макушки уже доносится характерная трескотня — пулеметно-ружейный огонь.
— Опоздали?
Командир успокаивает:
— Это наш второй взвод, высланный вперед, занял высоту и, очевидно, вошел в соприкосновение с противником.
Скорее! Скорее!
На выручку, а то собьет их противник и на их плечах на нас пойдет.
Скорее!
Никто не торопит бойцов. Сами.
Знание обстановки торопит. Творческое, ударное отношение к учебе торопит. Бодрая, кипящая огнем молодость торопит.
Скорее! Скорее!
И вот уже макушка. Уже бежит оттуда посыльный и кричит:
— Пулеметный взвод, вперед!
Ах черт тебя задери! Да это же Цапик.
— Пулеметный взвод, вперед! — неистово кричит Цап.
В теплушке, когда мы ехали в армию, Цап удивил нас тем, что, сняв свою лихую, смушковую, казацкую шапку, обнажил лысину, огромную, сияющую, как бильярдный шар.
Мы ахнули, а Цап кротко и ласково улыбнулся.
Так и запомнили мы все Цапа улыбающимся, кротким и лысым. Он был до армии конструктором-строителем, сидел в конторе, чертил планы, а где-то по этим чертежам строились здания. Шел Цапу двадцать седьмой год. Кончились отсрочки, достал он где-то смушковую шапку и поехал служить в армию.
И стал служить честно.
У него был слабый, некомандный голос. Но он должен был стать командиром взвода, как и все мы.
Когда он нежным, дрожащим от напряжения, трепетным голосом отдавал команды, мы дружно помирали со смеху, и он сам смеялся вместе с нами.
Да, слабость его голоса мы испытали на себе.
В тусклые зимние утра, на строевых занятиях, Цапа вызывал командир взвода и поручал ему для тренировки командовать нами. Мы шли, вязли в глубоком снегу стрельбища, и до нас чуть-чуть доносились какие-то стоны нашего бравого Цапа. Понять их было невозможно.
Передние нервничали, нервничала вся колонна, сбивалась, уставала, но Цап улыбался кротко, и все его и всегда, несмотря на лысину и двадцать семь лет, звали нежно и кротко: Цапик.
Он, честный конструктор, не брал до армии винтовки в руки, а сейчас взял. Взял бережно. Внимательно изучил части и первый в роте получил благодарность за отличное знание оружия. Он все делал честно, хорошо и кротко.
Он усердно прикладывал винтовку к плечу, затаивал дыхание и плавно нажимал на спуск, — и вот нежданно-негаданно стал Цап лучшим стрелком роты и на полковых состязаниях получил первый приз: безопасную бритву.
Сейчас в походе он безропотно и весело несет все тяготы, и, бегая по круто замешанным скатам Пирсагата, задыхаясь от энтузиазма, сознания важности порученного ему дела и усталости, он кричит:
— Пулеметный взвод, вперед!
И пулеметчики рвутся вперед. На ходу развьючивают, уже тащат на катках свои «максимы».
Уже отдает четкую команду своим звучным, сильным голосом командир пулеметного взвода Базарный.
Вот вернется Цап к себе обратно в контору, наденет штатский, стандартный галстук и будет добросовестно чертить планы, проекты, схемы, углубится в свою работу, отдаст ей все, что знает, хороший, нужный, по-настоящему советский специалист.
Разгромить синих — такова наша задача.
Задержать противника, а затем отойти — такова задача синих.
Синим слишком ясно, что удержать малыми силами огромную территорию не удастся. Это и не входило в их задачу.
Им нужно всемерно удерживать красных, выиграть время, обеспечивая развертывание своих главных сил.
Для этого они применили «подвижную оборону».
Подвижная оборона имеет целью сдерживать противника на путях его наступления, временами обрушиваясь на него огневым шквалом. Рубежи заранее подготовлены. При подвижной обороне, когда обороняют не территорию, а время (если можно так выразиться), в контратаки обороняющиеся не переходят. Когда они видят, что данный рубеж уже не представляет преграды для противника, они отскакивают на другой, заранее подготовленный, и снова огневыми средствами сдерживают противника.