Город Бездны
Шрифт:
– Ты меня совсем не знаешь, – процедил он сквозь зубы.
– Ошибаешься, я знаю тебя с самого детства. – Она демонстративно улыбнулась, словно произнесла какую-то шутку. – Тебя всегда больше привлекали странные твари вроде Слика, чем нормальные люди. Или чудовища вроде того диверсанта. Ведь ты оставил его в живых?
– Кого я оставил в живых? – Лицо у Небесного было таким же непроницаемым, как у Констанцы.
– Диверсанта. – Она глядела на него сквозь недоверчивый прищур. – Подозреваю, ты давно это задумал. И вообще, где он? На «Сантьяго» есть сотни мест, где можно спрятать человека. Когда-нибудь я его найду, не сомневайся, и положу конец твоим садистским экспериментам. Точно так же я со временем докажу, что ты подставил Вальдивию и Ренго. И ты будешь наказан.
Небесный улыбнулся, вспомнив о камере пыток, в которой держал Слика и химерика. В последнее время дельфин заметно деградировал, из разумного существа он превратился в машину, не способную ни на что, кроме ненависти и причинения боли. Путем нехитрых манипуляций Небесный заставил Слика видеть в диверсанте главного виновника своих злоключений. Дельфин взял на себя роль дьявола и вступил сражение с Богом, каковым в глазах химерика стал Небесный. Это было очень удобно – создать для него воплощение всего жуткого и ненавистного в противовес объекту обожествления. Медленно, но верно химерик приближался к идеалу, задуманному Небесным. К тому времени, когда химерик понадобится – а в ближайшие годы этого не случится, – процесс будет завершен.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Небесный.
Чья-то рука опустилась ему на плечо. Рамирес, глава Исполнительного совета – органа, имеющего право выбирать кандидатов на вакантную должность капитана. О Рамиресе говорили как о наиболее вероятном преемнике Бальказара.
– Опять монополизировали его, Констанца?
– Мы просто вспоминали старые времена, – ответила она. – Ничего неотложного, уверяю вас.
– Вам не кажется, что мы должны им гордиться? – спросил Рамирес. – Кое-кто мог бы поддаться искушению и усомниться в виновности этих ребят, но только не наш Небесный.
– Да, только не он, – согласилась Констанца и отвернулась.
– Во Флотилии нет места сомнениям, – проговорил Небесный, провожая взглядом тела. – Знаете, какой урок преподал мне этот славный старик? – Он кивнул на саркофаг-гибернатор, в котором покоилось тело капитана. – Никогда ни в чем не сомневаться.
– Славный старик? – изумленно переспросил Рамирес. – Вы имеете в виду Бальказара?
– Он был для меня как отец. К сожалению, был. Останься он в живых, эти ребята так легко бы не отделались. Бальказар предложил бы что-нибудь посерьезнее, он только мучительную смерть считал действенной мерой устрашения. – Небесный пристально посмотрел на Рамиреса. – Вы ведь тоже придерживаетесь этого мнения, сэр?
– Я… не буду притворяться, что разбираюсь в таких делах, – смутился Рамирес. – К сожалению, я не знал Бальказара так близко, как вы, Хаусманн. Поговаривают, что он до последнего дня оставался в здравом уме. Вам легче об этом судить, ведь вы были его любимцем. – Рука Рамиреса снова легла на плечо Небесного. – И для некоторых из нас это кое-что значит. Мы доверяли мнению Старика и помним, как он доверял твоему отцу Титу. Скажу откровенно, твоя персона обсуждается. Что бы ты сказал насчет…
– Должности капитана? Давайте не будем ходить вокруг да около. Вам не кажется, что это несколько преждевременный разговор? К тому же человек с вашими заслугами, с вашим опытом…
– Год назад я бы, возможно, согласился. Быть может, я и сейчас соглашусь. Но я уже не молод. Не уверен, что в ближайшем будущем мне не придется решать вопрос о преемнике.
– У вас впереди много лет, сэр.
– Возможно. Возможно, я даже смогу дожить до конца полета. Но у меня просто не будет права руководить колонией в первые, самые трудные годы. Даже ты будешь немолод, Хаусманн, когда это произойдет… однако гораздо моложе, чем большинство из нас. Главное, у тебя есть не только проницательность, но и выдержка. – Рамирес вдруг удивился: – Тебя что-то беспокоит?
Небесный следил за тем, как тела казненных исчезают во мгле, – так растворяются в черном кофе капли сливок. Разумеется, корабль двигался по инерции – он дрейфовал на протяжении всей жизни Небесного, – и это означало, что казненные будут удаляться целую вечность.
– Ничем, сэр. Я просто думал. Вот мы избавились от этих людей, и не нужно везти их с собой. Это пусть и мало, но скажется на торможении, когда запустим реверсные двигатели. Еще это означает, что мы можем дольше двигаться с крейсерской скоростью, а следовательно, раньше достигнем Пункта Назначения. Короче говоря, эти негодяи в меру своих ничтожных возможностей заплатили нам за свое преступление.
– Странные у тебя мысли, Хаусманн. – Рамирес приложил палец к губам и придвинулся поближе к собеседнику. Можно было не опасаться, что кто-нибудь из офицеров услышит разговор, но Рамирес продолжал шепотом: – Один маленький совет. Я не шутил насчет того, что твоя кандидатура рассматривается. Но не только твоя. Одно неверное слово, и ты потеряешь все шансы. Намек ясен?
– Абсолютно, сэр.
– Хорошо. Тогда будь начеку, думай, прежде чем делать, и тебе, возможно, повезет.
Небесный кивнул. Видимо, Рамирес ожидал благодарности, но единственным чувством, которое он вызывал у Хаусманна, было презрение. Как будто желание Рамиреса и его компании перестарков может что-то изменить! Как будто от них и впрямь зависит, станет Небесный капитаном или нет! Несчастные слепые глупцы.
«Экое ничтожество, – подумал о нем Небесный. – Однако надо дать ему почувствовать, что он полезен для нас».
– Ну конечно, – согласился Клоун, он, как всегда, был поблизости. – Я бы поступил так же.
Глава 25
Когда эпизод закончился, я бродил по вестибюлю вокзала, пока не нашел палатку, где смог на несколько минут арендовать телефон. Прежние информационные сети, работавшие с непринужденной легкостью, прекратили свое существование, и обществу пришлось перейти на телефоны, и это было длинным шагом назад – благодаря машинам дистанционная коммуникация напоминала телепатию. Однако телефоны приобрели дополнительную функцию, превратившись в модный аксессуар. Малообеспеченные жители Йеллоустона не могли позволить себе такую роскошь, зато те, кто побогаче, гордо носили разнообразные аппараты, причем наиболее престижными считались массивные, привлекающие внимание.
Доставшийся мне телефон больше всего напоминал старинную армейскую рацию уоки-токи – неуклюжая черная коробка с выдвижным двухмерным экраном и потертыми кнопками с каназианскими буквами.
Я спросил менеджера, как дозвониться до орбитальной станции и Полога, и получил инструкцию с таким количеством пунктов, что едва мог удержать их в памяти, – главное, конечно, не перепутать варианты. С орбитальным номером получилось проще, поскольку я уже знал его, – он был выгравирован на кредитной карточке нищенствующих, которую оставила мне Амелия. Но пришлось пройти через четыре или пять слоев межпланетной сети, прежде чем мне ответили.