Город и звезды [сборник]
Шрифт:
— Дженкинса, — неожиданно откликнулся Молтон.
— Совершенно верно. А ведь не такая у вас, профессор, и плохая память. Короче говоря, никакого шпиона я не нашел; я не смог даже доказать, что таковой существует, хотя и расследовал все мыслимые варианты. Затем эта история перестала кого бы то ни было интересовать, ее спустили на тормозах, так что через несколько месяцев, к превеликой своей радости, я смог вернуться к нормальной работе. И все же эта история продолжала меня мучить, она была чем-то неправильным, незаконченным, этакой неувязкой в балансной ведомости, а я не терплю подобных вещей. Однако надежды разобраться не было никакой — до тех пор,
— Нет, к сожалению, но я о ней слышал.
Садлер вынул из портфеля увесистый том и передал его Молтону:
— Вот, возьмите, пожалуйста. Я уверен, что вам будет очень интересно. Книга сенсационная, недаром о ней сейчас говорит вся Система. Многие весьма влиятельные люди из Федерации пришли в полное бешенство — он ведь тут рубит все напрямую, ничего не причесывает. Но меня заинтересовало совсем другое — описание им событий, приведших к битве при Пико. Коммодор Бреннан пишет ясно и недвусмысленно, что из Обсерватории поступала важнейшая информация. Можете себе представить, с каким удивлением прочитал я следующую фразу: «Изумительная по изобретательности техническая уловка позволила одному из ведущих астрономов Земли непрерывно сообщать нам о ходе работ по "Проекту Тор". Вряд ли будет уместным называть здесь этого человека по фамилии; могу только добавить, что он вышел в почетную отставку и живет теперь на Луне».
В комнате повисла долгая тишина. Морщинистое лицо Молтона закаменело, не выдавало ни малейшего следа эмоций.
— Поверьте, профессор Молтон, — продолжил наконец Садлер. — Я даже не знаю, как вас убедить, что привело меня сюда исключительно личное любопытство. Кроме того, вы — гражданин Республики, и теперь я не могу сделать с вами ровно ничего, даже при желании. Но я знаю, что агентом были вы. Описание вполне к вам подходит, я просмотрел все другие варианты и все их отверг. Более того, у меня есть в Федерации друзья, они заглянули в архивы — опять же сугубо неофициально. Так что нет никакого смысла притворяться, будто вы ничего об этом не знаете. Если вы не расположены к беседе, я уйду. Но ведь мы говорим сейчас о делах прошлых, утративших теперь всякое значение, а я отдал бы буквально что угодно, чтобы узнать, как вы это сделали.
Молтон открыл книгу профессора — в прошлом коммодора — Бреннана, начал просматривать указатель, а затем раздраженно покачал головой:
— Ну зачем было все это писать?
Он ни к кому не обращался и явно не ждал ответа; предвидя дальнейшее, Садлер замер в ожидании. Неожиданно профессор отложил книгу и посмотрел ему прямо в глаза:
— Предположим, я вам расскажу; что будет с этой информацией дальше?
— Ничего, я могу в этом поклясться.
— Кое-кто из моих коллег мог бы оскорбиться, даже по прошествии такого времени. Все это очень и очень не просто. И не доставляло мне никакого удовольствия. Но Землю нужно было остановить, так что я поступил правильно.
— Нынешний директор Обсерватории, профессор Джеймисон, думал примерно так же, но ведь он-то не стал претворять в жизнь свои идеи.
— Знаю. Был момент, когда я чуть ему не признался — и хорошо, наверное, что не признался.
Молтон задумчиво смолк, затем его лицо сморщилось в улыбке.
— Это я вспомнил, — объяснил он, — Я же водил вас по своей лаборатории. Были у меня тогда некоторые подозрения — чего это вы всюду ходите, все высматриваете. Поэтому я показывал вам абсолютно все, пока не заметил, что вы впали в полную тоску и только и мечтаете,
— К сожалению, — суховато заметил Садлер, — так случалось довольно часто, не только у вас. Слишком уж много в Обсерватории оборудования.
— Да, но среди моего было нечто уникальное. Не то что вы, никто из моих собратьев по профессии не смог бы догадаться, для чего предназначена эта техника. И вы, и ваши коллеги искали, скорее всего, какие-нибудь там припрятанные радиопередатчики и прочее в этом роде, так ведь?
— Да. Было организовано круглосуточное прослушивание эфира, но оно ничего не дало.
По лицу Молтона скользнуло что-то вроде самодовольной улыбки. А ведь он, подумал Садлер, тоже, наверное, мучился все эти тридцать лет. Мучился невозможностью похвастаться, как здорово он провел все секретные службы Земли.
— Самая прелесть тут в том, — продолжил старый профессор, — что я никуда и не прятал свой передатчик. Более того, он торчал в Обсерватории на самом виду. Это же был наш десятиметровый прибор.
Глаза Садлера изумленно расширились:
— Простите, что-то я не понимаю.
— А вы задумайтесь на секунду, что именно делает телескоп. — В голосе Молтона появились типичные интонации университетского профессора, каковым он и был после ухода из Обсерватории. — Этот прибор собирает свет, идущий с крошечного участка неба, а затем точно фокусирует его на фотографической пластинке либо на щели спектрографа. Но неужели же вам не понятно, что телескоп может работать и в другую сторону?
— Кажется, начинаю улавливать.
— Моя программа предусматривала использование десятиметрового прибора для исследования слабых звезд. Я работал в невидимой части спектра, в далеком ультрафиолете. И вот, достаточно было заменить обычные приборы на ультрафиолетовую лампу, как в моих руках оказался невиданной мощности и точности прожектор; посылаемый им пучок света мог быть зарегистрирован только на крошечном участке неба. Ну а наложить на пучок сигнал — задача и вовсе тривиальная; я мог бы прямо работать на ключе, но предпочел спаять автоматический модулятор.
Садлер понемногу переваривал услышанное. После объяснения идея казалась до глупости простой. Да, конечно же, любой телескоп, если подумать, способен работать в обе стороны — собирать свет, приходящий от звезд, или посылать практически параллельный луч к ним — достаточно только посветить с того конца, куда обычно смотрят. Мол- тон сделал из самого крупного в истории телескопа самый мощный в истории электрический фонарик.
— А куда вы посылали свои сигналы? — поинтересовался он без особого уже интереса.
— Примерно в десяти миллионах километров от нас крейсировал корабль Федерации. Даже на таком расстоянии мой пучок оставался очень узким, так что требовалась чрезвычайно точная навигация. Мы договорились, что корабль будет всегда стоять на линии между Обсерваторией и одной слабенькой северной звездочкой, никогда не уходящей у нас за горизонт. При необходимости передать сообщение — у нас, конечно же, были определенные договоренные часы — я попросту набирал на пульте координаты этой звезды и был совершенно уверен, что сигнал дойдет. На борту корабля имелся небольшой телескоп с ультрафиолетовым детектором. А уж дальше они связывались с Марсом по самому обычному радио. Я иногда задумывался, до чего же, наверное, им там скучно — торчать на одном месте, ничего не делая, и только ждать, когда же я соблаговолю послать свою ультрафиолетограмму. А ведь я, случалось, по многу дней ничего не передавал.