Город костей
Шрифт:
– Как ты сюда попал?
– спросил он.
На этот вопрос можно было дать дюжину столь же неумных ответов. Поэтому Хет спросил:
– Вы сюда явились за мной?
Рхан был его возраста, его роста, одет так, будто только что явился из Пекла - лишь пыли на нем не было: в бурнусе, сапогах, свободных штанах. Прошли годы с тех пор, как Хет видел его в последний раз; за это время он успел стать шаманом-хилером. Лоб Рхана украшала татуировка - синий круг, символизирующий третий глаз, который сквозь реальность смотрит в потусторонний мир. Хет и Рхан были раньше очень похожи, но сейчас Хет
– Нет, - ответил Рхан. Увидев выражение лица Хета, он сделал гримасу и добавил: - Точнее, это только часть наших дел. У нас есть ряд вопросов, связанных с торговыми путями. Но от торговца в караване мы узнали, что ты в Чаризате. Это было первое известие с тех пор, как Леслан видел тебя в Дунзаре. Мы приехали...
– Какой торговец?
– прервал его Хет. Он вдруг обнаружил, что тоже говорит на староменианском Анклава. Странно, оказывается, он все еще помнит его.
Рхан смешался, как будто не понял, какое это имеет значение.
– Горожанин по имени Биакту.
Хет выругался. Надо было самому догадаться. Биакту - известное трепло.
Рхан нетерпеливо произнес:
– Мы хотим, чтобы ты вернулся в Анклав вместе с нами.
– Он шагнул вперед, но Хет тут же отступил к балюстраде. Рхан опять остановился, удивленный. Он медленно выговорил: - А ты изменился.
Возможно, дело было именно в этом. Хет физически не мог заставить себя посмотреть в глаза брата, боясь увидеть, что чувствует тот, и из страха выдать собственные ощущения. Он сам не знал, зачем явился сюда. Вероятнее всего - из чистого любопытства. Того любопытства, которое заставляет тебя тыкать пальцем в полузажившую рану и смотреть, как из нее выступает кровь. Он ответил:
– Итак, вы хотите, чтобы я вернулся. Говори: зачем?
Его дядя, отец Рхана, был, вероятно, самым влиятельным человеком в Совете Анклава. К этому дело шло уже тогда, когда Хет покинул Анклав.
– Леслан говорил тебе...
– Я хочу услышать это от тебя.
Рхан перевел дыхание.
– Ты - последний из линии Амахер. Если ты не вернешься, если ты не оставишь нам детей, Анклав полностью потеряет эту линию. Вот почему мой отец хочет, чтобы ты вернулся. Все остальные наши только... тоже хотят твоего возвращения.
Хет знал, что, когда он уходил из Анклава, его линия уже умирала. Теперь это его не трогало.
– Надо было думать до того, как он выгнал меня из Анклава.
– Он не приказывал тебе уходить!
Теперь Хет уже не ощущал никакой неловкости, глядя в глаза Рхану.
– Нет. Он только сказал, что лучше бы я умер вместе с остальными. Он пытался выяснить, что я сделал такое для разбойников, что побудило их оставить меня в живых. Он все сожалел, что они не придумали ничего лучшего, чем бросить меня в Пекле медленно истекать кровью. Он сожалел, что ты и другие подоспели слишком быстро и я не успел оправдать надежд разбойников... И тогда я тоже об этом сожалел. Если все это не называется "выгнал", то я хотел бы знать, что это было.
Рхан покачал головой, но теперь уже он был тем, кто не смеет поднять глаза, а Хет не настолько давно покинул родину, чтобы забыть, что означает подобное поведение у других крисов. Рхан ответил ему:
–
– Рхан жестом указал на город. Он почти впал в ярость.
– Как можешь ты жить в таком месте? Они невежественны и грязны, их город воняет, они превращают своих собственных сограждан в мерзких разбойников!
– Да, - тихо ответил Хет.
– Мы гораздо лучше их. Мы превращаем в разбойников всего лишь своих родственников. Во всяком случае, мы пытаемся.
Глаза Рхана совсем потемнели.
– Я знаю, ты мне не веришь, но мой отец стремился совсем к другому.
– Ты прав, я тебе не верю.
Два почти смертельных оскорбления были нанесены почти одновременно - их разделяло время, достаточное, чтобы успеть один раз вздохнуть, а то, как прозвучали эти слова на староменианском, не оставляло сомнений, что оскорбление было умышленным. Но Рхан все же отвел глаза и промолвил:
– Мы уходим завтра. Что бы ты ни натворил в этом городе, ты все рано можешь уйти с нами как член нашего посольства, находящийся под защитой Электора, пока мы не минуем границ Чаризата.
Хет окинул сад взглядом и мрачно усмехнулся. Предположение, что он тут сотворил нечто такое ужасное, что ему требуется защита самого Электора, дабы сохранить жизнь и бежать из города, даже слегка щекотало его тщеславие. Ему показалось странным, что убеждение, будто каждый крис, живущий в городах Приграничья, является преступником, разделяется и самими крисами. Но он знал - предложение сделано искренне, хотя и сомневался в чистоте побуждений, заставивших его сделать.
Хет был не такой дурак, чтобы питать какую-то привязанность к Чаризату, но жить здесь ему нравилось. Он любил древности, радовался, что легко может получать книги, любил здешнюю еду, даже некоторых людей, хотя и не всегда.
Конечно, сейчас он мог покинуть город, оставив за спиной Риатена: пусть торгуется с этой гнусной наследницей; оставив Аристая Констанса: пусть тот безуспешно разыскивает его, Хета. Тогда и Сагай с Мирам никогда не узнают, что он воровал для Лушана, и все останется как есть, если, конечно, он не станет горевать о том, что никогда больше их не увидит. Но это он осилит. Он привык терять друзей. Илин... Илин узнает имя того ученого и одна продолжит эти дурацкие поиски.
Но дело в том, что Констанс не считает их идиотскими, иначе он не посылал бы Шискан убивать предсказателя Раду. Так что поиски могут оказаться отнюдь не дурацкими.
Хет никак не мог решить, кто же он такой: дурак или трус, или и то и другое вместе? Он поглядел на Рхана.
– Нет.
– Что...
– Нет... Я еще не отомстил, - сказал он и перепрыгнул через балюстраду, прежде чем Рхан успел его задержать.
На границе зарослей кустарника Хет заколебался. Справа в зелени раздавался какой-то шум, вспыхивали отблески на бронзовых украшениях оружия стражи. Наверняка кто-то видел, как он пробирался через сад. У Хета все еще был пропуск Илин, но объяснения будут непросты, а может, даже невозможны. Он бросился бежать меж деревьев куда-то в направлении стены.