Город на берегу неба
Шрифт:
18
Рус
Калифорния, наше время
Это “да” прозвучало не столько болезненно, сколько устало, почти безэмоционально. Обречённо, но без надрыва — словно Оля давно уже привыкла жить с этой хронической болью и принимала её как должное. У Руса перехватило дыхание. И у кого же хватило совести обидеть эту пичужку?..
— Тот человек плохо с тобой обошёлся? — осторожно спросил он.
Оля чуть заметно покачала головой.
— Нет, он просто… — голос предательски сорвался, ресницы задрожали.
— Это случилось
Пауза. Наконец — вымученное, через силу:
— Прости, я пока не готова с тобой это обсуждать.
“Как же много подводных камней в твоей биографии”, — подумал Рус. Странная, удивительная девчонка, полная противоречий и контрастов. То огрызающаяся, кусающаяся и царапающаяся как дикий зверёк, то доверчиво льнущая к людям, которые подарили ей хотя бы немножко тепла и заботы. Непостижимым образом сочетающая в себе невинность и раскованность, застенчивость и смелость, взвешенность и безрассудство. Да и вообще… от хорошей ли жизни девушка станет нелегалкой и устроится на работу в героиновый район?! Страшно даже представить, какое у неё тёмное прошлое…
Он снова перевернулся на спину, чтобы не смущать Олю пристальным взглядом в лицо. Некоторое время прошло в молчании. Наконец Рус, решившись, осторожно нащупал её ладонь, ободряюще сжал и заявил самым что ни на есть серьёзным, даже деловым тоном:
— Если надо кому-то морду набить — так я к твоим услугам.
— Чего?! — обалдело переспросила Оля.
— Морду, говорю, набить могу. Хоть и не часто это практикую. Только в случае острой необходимости…
Оля фыркнула. Потом ещё раз. Потом ещё… и в конце концов захохотала в голос.
— Думаешь, я шучу? — Рус сделал вид, что обиделся.
— Да нет. Просто за меня ещё никто никогда никому не бил морды.
— Ну, надо же когда-то начинать.
— Не стоит, — отозвалась она. Рус не видел сейчас её лица, но слышал по голосу, что она улыбается. Что ж, слёзы спрятались и голосок дрожать перестал — это уже маленькая победа… А то, что Оля не убрала свою руку, оставив её в ладони Руса, было и вовсе хорошим знаком.
— Расскажи мне о Лейле, — попросил он, меняя тему.
— Лейле? — голос звучал удивлённо.
— Ну да. Я так понимаю, что вы с ним… с ней… довольно близки, отношения у вас даже больше, чем просто дружеские.
— Это правда, — согласилась Оля. — Я Лейлу очень люблю, она мне действительно как старшая сестра… или даже как мама. По возрасту вполне годится, кстати.
— А сколько ей?
— Сорок один.
Рус присвистнул.
— И как давно она поняла, что… он — это она? — наверное, разговор со стороны мог показаться абсурдным, но он не знал, как иначе выразиться.
— Лейла знала это с детства, — легко, словно о чём-то обыденном, сообщила Оля. — Бывает так, что гендерная идентичность человека просто не совпадает с полом, записанным в свидетельстве о рождении. Это его беда, а не распущенность или избалованность, как многие думают… Но ты же понимаешь, что это не блажь и не прихоть? Ты веришь?! — с надеждой спросила она. Так, словно от
— Я… изо всех сил стараюсь понять, — осторожно подбирая слова, тем не менее честно ответил он. — Не потому, что против или осуждаю, просто… никогда не сталкивался с этим лично. Для меня это что-то новое. Но Лейла мне очень нравится. Правда.
— Она родилась на ранчо в Монтане, в сельской глуши, — после паузы сказала Оля. — Ты понимаешь, да, что я имею в виду? Это когда всё твоё окружение — брутальные бородатые фермеры, и отец мечтает вырастить из тебя такого же брутального бородатого фермера… При рождении Лейла получила имя Лестер Хилл. В семье уже было три дочери, так что появление сына стало настоящим праздником. А Лес с детства чувствовал, что с ним что-то не так. Он ненавидел своё тело, не интересовался типичными пацанскими увлечениями, ощущал себя некомфортно в окружении сверстников-мальчишек, с девочками ему было намного проще и лучше. Однако отец растил его “настоящим мужиком”, как положено.
Оля замолчала, словно собираясь с мыслями. Рус не торопил, не подгонял. Ему было очень хорошо сейчас: просто лежать с ней рядом и ощущать чуть подрагивающие женские пальчики в своей ладони — Оля так и не отняла руки.
— В двенадцать лет во время школьного праздника Лес сыграл роль Дороти из “Волшебника страны Оз”. Он… удивительно гармонично смотрелся в образе девочки. Все были в восторге, аплодировали ему. А отец дома задал ему трёпку, уверяя, что он опозорил семью и что это стыдно — изображать девицу, являясь парнем. Вот тогда Лес и рискнул ему признаться…
Она снова сделала паузу.
— Это сейчас все вокруг кричат о толерантности. Да и то — больше в крупных городах. А тогда… почти три десятка лет назад… в общем, отец избил Леса. Избил зверски, жестоко, чтобы выбить из него всю дурь, по его собственному заявлению. Сломал два ребра, наградил сотрясением мозга… Лес провёл в больнице целый месяц, а потом сбежал из дома, чтобы больше никогда не вернуться. Меня… — она запнулась. — Меня никогда не били так сильно, как его, но я всё равно всегда мечтала сбежать. Так что здесь мы с Лейлой очень хорошо понимаем друг друга…
— Тебя били в семье? — Рус отказывался в это верить. — Ты сейчас серьёзно?!
— А разве о таких вещах можно шутить? — усмехнулась Оля. — Но мне доставалось куда меньше. Я могу считать себя счастливицей.
— И… что с ним стало потом?
— Всё предсказуемо. Скитался, бродяжничал, удирал от копов, зарабатывал на жизнь, чем мог. В том числе и… — она сглотнула ком в горле, — проституцией.
— Что?! Но как такое возможно?
— А ты думаешь, здесь недостаточно извращенцев, которые с удовольствием купили бы себе мальчика на ночь? И плевать им было на возраст, и на то, что мальчик на самом деле считает себя девочкой… Он не гомосексуалист, нет, которым его сгоряча посчитал отец. Он не мужчина, который мечтает о мужчине. Лейла — стопроцентная женщина. Просто по ошибке природы заключённая в мужскую облочку.