Город пахнет тобою...
Шрифт:
Песня кончилась. Том хитро улыбнулся и что-то наиграл на «Гибсоне», Георг тут же подхватил, а там и Густав вошел в мелодию. Теперь они смотрели на меня вчетвером. Я почувствовала, что у меня задергался глаз. Ага, нервный тик. Восстановлю документы и поеду к маме в Канаду. Нервы лечить.
Последний взгляд назад сквозь улицы пустоты, — отозвалась память на мелодию. — Меня теряет ночь, взрывая ветра ноты… — Моя любимая. Песня, которую он написал специально для меня и всегда дарил мне.
Мы с Биллом все так же смотрели друг на друга. Не знаю, что творилось в его голове, но лично в моей сейчас царила абсолютная пустота и тишина. Никаких мыслей, лишь истерика подпирала язык изнутри. Если он сейчас исчезнет, я вскрою себе вены. Знать, что ты сходишь с ума
Он медленно встал.
Я резко вскочила.
Сделал шаг.
И тут меня волной накрыла паника. Я словно оказалась запертой в банке, в которой бушевал огонь моих страхов, и эту банку начали трясти, отчего я потеряла всякую ориентацию во времени и пространстве. Все страхи одновременно ярко вспыхнули и облизали разум, сжигая его дотла. Мой кошмар вдруг внезапно стал реальностью. Что делать? Он идет? Что делать? Что говорить? А если он подойдет и исчезнет? Рассмеется в лицо? Унизит? Ударит или оскорбит? Я заметалась, попятилась, испытывая единственное желание — сбежать. Не важно куда, не важно как, просто бежать, быстро и далеко.
Билл остановился.
Я тоже замерла. Куда все делись? Кроме меня и ребят в зале никого больше нет — ни посетителей, ни Штефана, ни Саши. Никого! Свет выключен. Освещена только сцена. Я перепугано посмотрела на Тома. Он всегда был моим другом, он помогал и защищал. Том! Томми! Ты так нужен мне! Пожалуйста! Томми! Помоги! Защити от него! Том широко улыбнулся, спокойно и доброжелательно, кивнул, словно разрешая.
Билл снова сделал шаг мне навстречу.
Я резко подалась назад, налетела в темноте на стул и чуть не свалилась. Бежать! Бежать отсюда! Где же выход? Где спасительная табличка «Exit»? Том! Пожалуйста! Том! Боковым зрением заметила, что Том и Георг расходятся в стороны и идут мне наперерез. Мышеловка захлопнулась. Штефан предал мое доверие. Как низко…
Билл подошел.
И прежде чем он сделал хотя бы еще шаг, я выставила перед собой стул.
Несколько секунд мы просто смотрели в глаза друг друга. Я не чувствовала его мыслей, как раньше, не понимала, что он сделает. Мне все еще казалось, что сейчас он рассмеется и исчезнет, что Штефан будет хватать меня, истерящую, за руки и уговаривать успокоится, а все посетители будут коситься и показывать в нашу сторону пальцами. Меня затрясло от обиды. Если этот Билл не плод моей больной фантазии, то какого черта он так поступает со мной? Почему загнал в угол и не дает возможности подумать? Он ставит меня перед фактом, заставляет сделать то, что я, может быть, вовсе не хочу делать. Я не хочу возвращаться! Я не буду возвращаться! Я не стану делать то, что хочет он! У меня есть выбор. Я не останусь! Не вернусь! Не хочу! Не буду!
Его пальцы вцепились в мой локоть, а стул внезапно отлетел в сторону. Он дернул меня на себя и крепко обнял. Я растерялась — живой, теплый, мой, такой родной, такой любимый. Ощупывала его руками, чувствуя, что похудел, что сердце стучит быстро-быстро, дышит возбужденно, напряжен до предела. Такой настоящий. Покрепче сжимает руки и утыкается носом мне в шею, обжигая ключицу горячим дыханием. Начинает быстро целовать, гладить одной рукой. Да как он смеет! Я не останусь! Не вернусь! Неожиданно разревелась. Громко, затравлено, обиженно. Начала вырываться, пытаясь отпихнуть его от себя. Нет, не будет по твоему! Билл положил руку мне на затылок и вжал лицо себе в грудь, второй покрепче ухватив за талию. Не хочу! Губы на виске. Трется носом. Извиняется. Ни за что! Я крутанула головой, сделала судорожный вдох.
Он улыбнулся:
«Не отпущу, — прочитала по его губам. — Никогда не отпущу».
— Я все равно убегу! — шиплю зло.
Билл расплылся в широкой улыбке, покачал головой:
«Моя. Только моя».
Губы собирают слезы с щек. Касаются моих губ. Кончик языка дразнит, проникает сквозь неплотно сомкнутые губы, которые предательски открываются, пропуская, лаская, разрешая. Я все еще учащенно дышу, словно долго бежала, аж ломит в боку. Все еще вяло стараюсь вырваться. Чувствую,
Глава 14
Пока ребята собирали нехитрое оборудование и упаковывали гитары, Билл сел на диванчик, усадив меня к себе на колени. Он так и не выпустил моей руки, не отошел ни на шаг, и даже вытер мне смазанную косметику носовым платком, смоченным в минералке, лишь бы я не потащилась умываться в туалет. Видимо, боится, что сбегу. Он нежно целовал мои плечи, терся носом о полуголую спину. Я хмуро следила за мальчишками, не испытывая ни малейшего удовольствия или радости. Из меня словно высосали все эмоции. Все произошло как-то слишком быстро, нелепо и грубо. Меня раздавили и сломали. И от этого присутствующие люди нервировали малейшим движением. Билл обнимал за талию, руки осторожно скользили по бокам, а мне с этого было ни тепло, ни холодно. Он через плечо пытался заглянуть в глаза, прижимался к лопаткам щекой, рисовал на запястье сердечки. Я честно изо всех сил растягивала губы, однако на улыбку мой оскал походил мало. Не понимаю, что со мной. Я так ждала этого момента, так мечтала о нем, столько слез пролила, столько всего передумала, и вот сейчас, сидя на его коленях, ничего этого не хочу. Мне неприятны его руки, меня бесят его губы, меня раздражают его взгляды. Сжала зубы. Никаких истерик. Хватит. Я спокойна, как сытый слон. Просто надо встать и уйти. Сколько там до самолета осталось? В целом, еще успеваю. До Штефана недалеко, если на такси. До аэропорта минут двадцать, если не спешить. Успею. Билл изогнулся и достал из кармана мое кольцо и браслет с сердечками. Хотел надеть, но я забрала руку, не позволила. Он на секунду замер и посмотрел вопросительно, нахмурился, поднес пальцы к губам. Поцеловал каждый пальчик, прижал мою ладонь к своей щеке. Мне было неудобно так выворачивать руку. Дьявол, за эти поцелуи и прикосновения я бы раньше душу отдала, а сейчас они не возбуждали и не будоражили тело. Внутри словно что-то умерло, странная апатия, ничего не хочется. Наверное, я слишком устала от всех этих потрясений и не способна больше ни на что. Мне бы в свою норку и зализать раны. Слишком бесцеремонно они ворвались в мой мир. Он не выдержал их натиска. Рухнул. Билл закрыл глаза и ткнулся лбом мне в спину, вздохнул грустно, перестал ласкать. Я попробовала встать, он не дал.
— У меня самолет, прости, — тихо сказала я.
Он вздрогнул. Погладил мои запястья. Покачал головой, вжавшись щекой в плечо.
— Билл, я, конечно, в восторге от вашего представления, но, извини, не хочу опоздать. Мне еще надо заехать за документами.
Я говорила спокойно, без злости и ненависти, без истерик, словно объясняла маленькому ребенку, что мамочке надо сходить в магазин. Встала. Он подался вперед и схватил меня за руку. Платье помялось. Черт… Ладно, главное, вернуть документы, все остальное пусть остается у Штефана, мне ничего не надо. Хотя лететь в Москву в начале апреля в туфлях и шелковом платье — безумие… Ничего, как-нибудь не замерзну.
— Отпусти. Спектакль окончен. Ты переигрываешь, — высвободилась.
Он тут же оказался рядом и протянул какие-то бумаги. Во взгляде вызов. Губы упрямо сжаты. Желваки ходят от напряжения.
Я сделала одолжение и посмотрела, что он там мне дал. О, черт! Билет на самолет? Aeroflot Russian Airlines. Рейс SU-116, 01-00, 08/04/08. Каулитц, Билл. И… мой билет? Но откуда? Я потерла виски.
— Ты решил меня окончательно доканать? У вас в последнее время это отлично получалось.
Билл упрямо щурится. Дышит часто и шумно. Брови сдвинуты.
— Прощай, — похлопала его по плечу, обходя. Интересно, что я делаю, а? Передо мной стоит мужчина моей жизни, скромно вымаливает прощение, ластится всячески, а я включила дурку и, кажется, не собираюсь ее выключать.
Он сделал шаг назад и снова замер передо мной. Дьявол. Сейчас начнется. Уйди, Билл, я ж себя совершенно не могу контролировать. Дай мне перебеситься.
— Я все равно уеду, — напролом прут самолюбие и гордость, превращающиеся в глупость.
Он спокойно улыбается и качает головой.