Город Солнца
Шрифт:
Снова и снова, и снова…
Но я пропускал их сквозь себя одну за другшой. Электрическая пытка не могла коснуться меня, не могла потревожить мою плоть ни в малейшей степени. Хотя мои сердце и разум сжимались от отчаяния, я был цел, невредим и пребывал в полной безопасности.
Казалось, что я скорее падаю, чем лечу, но медленно… очень медленно…
Пытка, которая должна была заставить меня кричать, поражала себя, словно живое существо, со всей своей яростью, оборачивающейся против неё самой. Я был неуязвим и бесчувственен. Я мог спокойно наблюдать, как вспарывалась моя кожа и вытекала моя кровь. Я мог
Глядя вниз во время падения, я увидел две фигуры, движущиеся среди сосен по склону другой горы, заливаемые дождём и пугающиеся раскатов грома.
Мне были знакомы их лица, но я не мог вспомнить их имена.
По мере того, как я падая приближался к линии их движения, они проступали всё отчётливее и отчётливее, но я всё ещё не мог вспомнить имена или кто они такие.
Они направлялись к отдалёной горе, но они не могли ни дойти до Шабаша, ни миновать его. Им предстояло бежать вечно и в никуда, с ужасом маячившим далеко впереди и с надеждой, оставшейся далеко позади.
За мгновения до моего падения на многоигольные вершины деревьев, видение рассеялось. Оно свернулось, стало призрачным и унеслось прочь, постепенно утратив форму и структуру.
Я осознал, что пробудился, хотя мои веки казались заклееными. Я не слишком старался расплющить их. Я был слишком истощён. Вместо этого я постарался собрать воедино моё возвращающееся сознание, соеджинить разрознённые франгменты своего существа. Я пытался слышать. Пытался ощущать. Старался вспомнить.
Мне удалось снова добиться некоторого ощущения единства, восстановить некоторое чувство единого целого. Я мог ощущать, как в груди билось сердце, и оно обивало: Я… я… я… я…
Его удары были размеренными, а вовсе не паническими. Оно было под контролем.
Я мог ощущать кожей лица холодный воздух и несколько капелек пота, оставивших холодные следы, испараяясь.
Это была фантазия, — сказал я себе. — Всего лишь фантазия.
Затем я продолжил монолог:
Мы придаём слишком большое значение проявлениям нереального. Мы, также, слишком поддаёмся влиянию фантазий, даже при отсуствии веры. Вера является единственно необходимым в отсуствие понимания. Но при отсуствии понимания вера является необходимым. Что мы должны понимать, это то, что мы можем выбирать свои верования. Нам не нужно, позволять им выбирать нас, соблазняя нас в виде фантазий.
Если мы не можем справиться со своими фантазиями, то на что нам надеяться? В прошлом, в будущем. Теперь и всегда.
Я открыл глаза.
Глава 16
Я лежал на соломянном матрасе, накрытый одним покрывалом. Я осознавал, что было холодно, но в действительности не ощущал этого. Я чувствовал себя совершенно оцепеневшим и полностью отрешённым от происходящего вокруг.
Карен сидела на стуле возле кровати, закинув ноги на стол. Она наблюдала за мной из-под своей пластиковой маски — маски, которая казалась прозрачной второй кожей.
— Эй, — сказал я тихо.
— С возвращением, —
— Что случилось? — спросил я.
— А ты как думаешь? Они изображали из себя испанскую Инквизицию. Ты выложил им всё, что они хотели знать. Не придержал при себе даже малейшей подробности. Чего нельзя сказать о твоём общении с нами.
— О, — сказал я. — Что я сказал им такого, о чём бы не упоминал вам?
— Что-то о скорости мутации паразита, которая даёт ему возможность в процессе эволюции справиться со всем, что мы можем изготовить, чтобы атаковать его. Или, другими словами, даже имея в своём распоряжении все ресурсы лаборатории, мы не можем эффективно бороться с этой штукой. И ещё, если бы ты сказал Натану об этом…
— Я не был до конца уверен, что это так, — проговорил я защищаясь. — Это всего лишь предположение. Единственным способом убедиться…
— … было бы попытаться. Но разве тебе не пришло в голову, что если бы ты выдавил из себя это раньше, Натан не так легко поверил бы в историю с иммунитетом Сорокина? И до тебя не доходит, что ты мог бы проявить гораздо большую дозу скептицизма? Что если бы ты был так же откровенен и честен с нами, как и с ними, мы не оказались бы в этом дерьме?
Я слегка застонал, больше ради внешнего эффекта, чем ощущая в этом необходимость. — Фактор мутации — это долговременная вещь, сказал я ей. — Иммунитету потребовалось бы время, чтобы развиться. И нет никакой причины, почему эволюционный потенциал паразита должен был бы дать возможность Эго и его приятелям посмеяться над возможностями нашей лаборатории. Если бы нам удалось найти что-нибудь для атаки на паразита, мы могли бы эффективно прроделать это в короткое время. За несколько сот лет, паразит мог бы востановить свой инфицирующий потенциал… Но было бы уже слишком поздно для Самого и Нации. Всё пришлось бы начинать с самого начала, с новым поколением.
— Ладно, — сказала она. — Они не показались мне напуганными.
Я попытался сесть, но это оказалось слишком неудобным. — Всё зависит от того, на сколько сознательно и непосредствено они могут управлять изменчивостью клеток паразита, — сказал я. — Я не знаю… и возможно они и сами не знают, пока не попоробуют. Может быть, что они могут реагировать непосредственно на любую атаку, которую мы можем осуществить, не дожидаясь результатов множества мутаций и естественого отбора. Если они могут это… что ж, тогда все наши карты биты в любом случае. Мы ничего не можем сделать. Или бомбы, или ничего. Лично я предпочёл бы ничего, но питаю большие подозрения относительно своих соотечественников, особенно относительно политиков.
— Тебе не стоит пускаться в общие рассуждения, — сказала она. — Я знаю всё о твоих предубеждениях.
— Я никогда не верил в сыворотку правды, — сказал я ей, меняя тему. — Я всегда думал, что это — один из притягательных мифов, вроде философского камня или эликсира жизни. Я считал, что ложь основывается на том, как действует разум.
— Что ж, ты ошибался. Сомневаюсь, чтобы какое-либо человеческое существо за всю историю этой расы когда-либо было столь абсолютно правдивым в течении такого длительного периода времени, как ты за последние несколько часов.