Город страсти
Шрифт:
До этого Дуэйн лишь однажды побывал в музее, да и то мельком. Его единственной заботой во время этого кратковременного визита было следить во все глаза за тем, чтобы Джек не уничтожил какой-нибудь предмет искусства. И со своей задачей он справился бы, ничего не успев, конечно, разглядеть при этом, если бы не скульптура лягушки, которую Джеку каким-то непонятным образом удалось свергнуть с пьедестала. Никто не мог понять, как он добился этого, поскольку скульптура весила шестьсот фунтов, а Джек в то время в десять раз меньше, но тем не менее ему удалось сделать эго. Дуэйн испугался, что придется платить миллионы за причиненный
Чем больше Дуэйн расхаживал среди выставленных полотен, тем сильнее нервничал. Его знакомство с миром искусства ограничивалось лишь тем эпизодом, в котором самым приятным было то, что не пришлось раскошеливаться на разбитую вдребезги скульптуру. Как выделить лучшие среди такого разнообразия маленьких комочков и буровых вышек на закате? Его неопытному глазу они все казались более или менее одинаковыми.
Вскоре он заметил Джуниора Нолана, разглядывающей) с печальным выражением лица одну картину. Дуэйн с ужасом обнаружил, что картина, на которую тот уставился, была портретом Дики, сидящего без рубашки на оранжевом диване. Больше, чем сын, его поразил диван, который стоял в доме Сюзи Нолан, и на нем только вчера они занимались любовью. Картина, вне всякого сомнения, могла принадлежать только Сюзи.
Джуниор тоже узнал диван. Да, его лицо было грустным, но одновременно и гордым.
–| Сюзи могла бы стать художником, – тихо проговорил Джуниор. – Сюзи могла бы многого достичь.
Дуэйн пригляделся к картине, и она ему показалась лучше остальных. Это, конечно, был его Дики, молодой и красивый, с мягким выражением лица, выражением, которое Дуэйн редко замечал у сына.
Пока он увлеченно разглядывал картину, подошли Джейси с Карлой и остановились за его спиной. Джуниор печально улыбнулся им. Дуэйну стало неловко, так как женщины стояли и, ничего не говоря, смотрели на картину. На миг выражения их лиц просветлели.
Дуэйну хотелось смотреть и смотреть на картину, но только одному, а не в присутствии жены и Джейси. Картина лишний раз подтверждала, что Сюзи очень любит Дики, а он ошибался в ней, не воспринимая эту женщину всерьез. Картина также заставляла задуматься, почему она допустила его, Дуэйна, в свою жизнь.
Следующая работа, к которой он подошел, принадлежала Сонни. Дуэйн припомнил, что давным-давно Сонни пробовал свои силы в живописи, рисуя, главным образом, здания, расположенные вокруг городской площади. Некоторые его картины были даже проданы в аптеку, другие до сих пор висят в старом отеле, а одна – в «Молочной королеве».
Но данная работа не походила на то, что он видел раньше. Во-первых, размерами она превосходила все картины, которые он успел просмотреть. В верхнем правом углу был изображен светофор с красным огнем на пустынной улице. В углу напротив красовалась суперобложка школьного учебника, на которой было написано «Для Талиа». В левом нижнем углу был нарисован мальчик в кепке, подметающий улицу перед кинотеатром, а в правом – старый человек, согнувшийся над бильярдным столом в пустой комнате. Центр картины заполняло футбольное поле в обрамлении размытой толпы зрителей на трибунах. На зеленом поле футболист обнимал королеву красоты. Картина называлась «Родной город». Дуэйн никак не мог оторваться от нее, вникая в каждую деталь. На афише кинотеатра он даже разглядел название фильма – «Парень
Эдди Белт гордо стоял в нескольких шагах за своей картиной, на которой была изображена его охотничья собака, Монро. Эдди очень любил свою собаку и мог рассказывать о ней часами. Монро был худым пойнтером с большими печальными глазами и ушами, которые обгрызли ему койоты и бродячие собаки. Страсть Эдди к Монро была совершенно необъяснима, поскольку как охотничью собаку Монро отличали недостатки, главный из которых состоял в том, что она имела привычку пожирать любую птицу, подбитую Эдди из ружья. Когда на буровой делать было нечего, Дуэйн и Эдди коротали время, осуждая относительные достоинства Шорти и Монро. Однако Эдди твердо стоял на своем: его Монро – лучшая собака в Талиа.
– По крайней мере, Монро что-то делает! – восклицал он, – он выискивает птиц, а это уже кое-что. Шорти же ничего не делает.
– Шорти способен на многое, – убежденно проговорил Дуэйн.
– Например?
– Например, он кусает тех, кто мне не нравится.
– Да… а заодно тех, кто не нравится ему. Дуэйн был вынужден признать, что Эдди умеет обращаться с кистью. Исполненное им изображение Монро по реалистичности намного превосходило другие подобные изображения на выставке. Ему удалось идеально передать на полотне обкусанные уши Монро, а также большие грустные глаза и выступающие ребра.
– Никогда не думал, что бок о бок со мной работает такой талантливый художник, – сказал Дуэйн. – Я считал, что ты способен рисовать грязные картинки на конвертах.
Эдди был страшно доволен похвалой.
Подошли Джейси с Карлой и принялись рассматривать изображение Монро.
– Эту собаку долго морили голодом, – заявила Джейси. – Если бы ты кормил ее, ребра так бы не торчали.
– Я кормлю ее, – резко ответил Эдди. – Охотничьи собаки по своей природе такие худые.
– Она – вылитый ребенок из голодающей Эфиопии, – поддержала Джейси Карла. – Но картина мне нравится. Пожалуй, я отдала бы ей предпочтение.
– В какой категории? – спросил Дуэйн. Он тоже собирался отдать ей предпочтение как по дипломатическим соображениям, так и просто потому, что на картине собака вышла как живая.
На выставке картин, посвященной столетию города, были только две категории – портреты и общее.
– По общей, я думаю, – ответила Карла. – По-моему, изображения собак надо отнести к общей категории.
Эдди Белт не мог стерпеть такого оскорбления.
– К вашему сведению, моя собака не общая, – заявил он возмущенно. – Это Монро. Я взял ее еще щенком. Это – самый настоящий портрет. Любой скажет.
Карла с Джейси улыбнулись, словно перед ними был придурок. Может, они и правы, решил Дуэйн, который знал, что настроение у Эдди может меняться самым неожиданным и непредсказуемым образом. О таких сменах настроения было известно лишь Дуэйну и Нельде, его исстрадавшейся жене.
Дуэйн подумал, что сейчас с Эдди что-то случится. Он замолчал, а лицо его раздулось и покраснело. Казалось, он готов кинуться на любого, кто хоть в малейшей степени очернит доброе имя Монро.
– Ну, мы поговорим потом, – проговорил Дуэйн, подхватывая дам под руки и отводя их в сторону. Но не тут-то было. Женщины освободились, приготовясь самым решительным образом отвергнуть такое сексуальное домогательство, как взятие под руку, со стороны мужчины.