Город страсти

Макмуртри Лэрри Джефф

– Перед тобой открыт весь мир, – наконец произнес Дуэйн. Дики, может быть, и не слышал его, но на душе у Дуэйна стало легче: по крайней мере, он пытается наставить родного сына на путь истинный. – Ты можешь стать кем захочешь. У тебя полно энергии, а ведь без нее никуда.

– Как и без «бабок», – отрезал Дики. – Давай купим самолет и займемся кокаином на широкую ногу.

– Нет, я не буду заниматься кокаином на широкую ногу, и ты тоже, – осадил сына Дуэйн. – Пока ты молод, надо заняться чем-то дельным.

– Толкать наркоту – благое дело, – заметил Дики. – Она взбадривает людей, когда налетает

северный ветер с песчаной бурей и когда они ждут разорения.

– Ты сам взбодришься, когда мексиканская полиция поймает тебя за шкирку и отрубит пальцы, – сказал Дуэйн, но чувствуя, что сам себе надоел, замолчал.

В это время мимо них промчался БМВ, окутав пылью, и Карла исполнила на клаксоне мелодию одного из своих любимых фильмов – «Городской ковбой». В ее кабине сидел Шорти и недоуменно смотрел на мужчин.

– Мать ездит быстрее меня, – заметил Дики.

– БМВ быстрее пикапа, – согласился Дуэйн, испытывая приступы меланхолии. Нахождение рядом с сыном часто вызывало у него чувство меланхолии. Дики умел внушать симпатию, он был живой и знающий себе цену. Почти весь округ, как мужчины, так и женщины, души в нем не чаяли. Он в своем роде был звездой их города. Дуэйн очень переживал, что он не сумел привить сыну четкого представления о том, как найти себя в жизни или чего от нее ожидать. Он сам вступил в зрелую пору, не обладая этими знаниями, но у его отца просто не было времени, чтобы воздействовать на сына, а его мать была слишком робкой женщиной.

Воспитывая Дики двадцать один год, он пришел к убеждению, что так и не оказал на сына никакого конструктивного влияния. Да что там на Дики – он не оказал решающего воздействия ни на кого из своих детей. От таких мыслей у Дуэйна стало тяжело на душе, поскольку он знал, что во многих жизненных аспектах оказался достаточно состоявшимся человеком. В первую очередь это то, что, начав с нуля, он сумел создать нефтяную компанию, приносящую приличный доход. Строительство бурильных установок, конечно, явилось ошибкой, но в этой ошибке не он виноват. То была оправданная реакция на нефтяной бум, и тысячи людей здесь потеряли еще больше, чем он.

Он упрекал себя в основном за то, что не сумел должным образом воспитать своих детей. Взятые вместе и поодиночке, они казались неуправляемыми, как дикие животные. На них можно сколько угодно орать или посадить их в клетку, но как сделать их менее дикими?

– У них твои гены, – говорила ему Руфь Поппер всякий раз, когда отличался один из его отпрысков.

– И Карлы тоже, – неубедительно вставлял он, не желая один нести бремя ответственности.

Чем дольше он размышлял над судьбой своих детей, тем больше задумывался о своих генах. Он купил две книги по генетике и попытался в них разобраться, но, приложив полученные знания к своим отпрыскам, столкнулся с неразрешимыми проблемами. Глядя на родных чад, он никак не мог выявить у них наличие ни одного своего гена: у всех колючие голубые глаза Карлы, ее соломенные волосы, ее ровные зубы. Его рот сплошь в мостах, зато у Карлы ни одного дупла за всю жизнь и, следовательно, у их детей.

Самая главная черта характера, которую они унаследовали от Карлы, – это, конечно же, решительность. Ни одного нельзя было остановить, если он (или она) чего-то захотели. Для этого

требовалась сила, которая превосходила бы их силу, а с годами его возможности шли на убыль. В своих поступках они, все без исключения, руководствовались только своими импульсами. Отчасти, рефлексировал Дуэйн, убежденность является формой целостности личности, но в таком случае это пугающая форма. Дети, разумеется, поступают так, как было заложено в них природой. Но тогда что же это за природа?

Дуэйн не мог припомнить, когда собственные импульсы целиком захватывали его. А вот дети частенько находились во власти самых причудливых капризов. Временами он завидовал им; в отдельные моменты, когда приходилось чуть ли не полдня расхлебывать их проказы, им овладевало кровожадное чувство. Они – вот что странно – чувствовали приближение грозы. Нет, его дети не были глупы.

– О, проклятье! Там Билли Энн, – пробормотал Дики, когда они свернули на дорогу, которую Карла любила называть шоссе, хотя это была довольно скромная подъездная аллея, которая тянулась вдоль каменистого уступа на четверть мили, пока не упиралась в баскетбольный щит. Между щитом и гаражом располагалась бетонная площадка для парковки шести машин.

Дики говорил так, потому что заметил ее машину, неясно вырисовывающуюся у низкорослых деревьев, отделявших дорогу от их дома. У пикапа Билли Энн была небольшая кабина, зато гигантские шины, более подходящие для пустынных пространств Аризоны. Билли Энн, родившаяся и получившая образование в Талиа, первые два замужества провела в Бенсоне – городе этого же штата.

– Главное преимущество больших шин – сразу видать, симпатичный водитель грузовика или нет, – шутливо отозвалась она о своем пикапе, который издалека можно было принять за монстра на ходулях. – И сразу понимаешь что к чему!

Дики воспринял замечание как шутку. Карла не согласилась с ним и периодически подначивала сына по поводу столь вольного высказывания его подруги.

– Что ты сделаешь, если застукаешь ее с симпатичным водителем грузовика? – как-то раз спросила Карла.

– То же самое, если застукаю с безобразным водителем грузовика, – ответил Дики.

– Останови на минутку, – попросил он отца. – Мне необходимо кое-что выяснить.

– Что выяснить?

– У этой женщины скверный характер, – ответил Дики. Его голубые глаза потускнели. Он то и дело вглядывался в зеркало заднего вида.

– До дороги я могу добраться на попутках, – сказал он. – Сейчас мне не хочется возвращаться домой. Отвези меня обратно в тюрьму, чтобы я заплатил свой долг обществу.

На лице Дики промелькнули следы замешательства. Это обстоятельство обрадовало Дуэйна, считавшего своих детей безжалостными чудовищами, и вот у одного из них обнаружились простые человеческие слабости.

Дуэйн уже не мог не остановить машину.

– Ты боишься Билли Энн? – спросил он. Билли Энн была высокой, очень симпатичной девушкой с прямыми каштановыми волосами и манерой поведения, которую, мягко выражаясь, можно было охарактеризовать как коматозную – пока она не становилась на водные лыжи. Водные лыжи были ее страстью. Накатавшись на озере Кикапу вместе с Дики, управлявшим быстроходным катером, она становилась такой разговорчивой, что ее невозможно было остановить.