Город священного огня (др. перевод) (ЛП)
Шрифт:
Алек стоял у палатки, наблюдая за танцующими. Солнце достаточно село, чтобы превратиться в красную линию на горизонте, и вампиры вышли с фермы, чтобы присоединиться к празднованию. Для их удобства сделали некоторые скромные изменения, и теперь они растворились в толпе, держа тонкие металлические фужеры со стола с шампанским, чтобы не было видно содержимое.
Лили, глава нью-йоркского клана, сидела за белыми клавишами
– Как по мне, очень милая церемония.
Парень повернулся и увидел отца, его широкие руки сомкнулись вокруг бокала, и он разглядывал гостей. Роберт был крупным мужчиной с широкими плечами, и костюмы ему никогда не шли: он выглядел как школьник-переросток, которого одевали надоедливые родители.
– Привет, – сказал Алек. Он видел маму в другой части помещения, она говорила с Джослин. У Маризы появилось больше седых прожилок в темных волосах; она выглядела, как всегда, элегантно. – Мило с твоей стороны, что ты пришел, – неохотно добавил он. Оба его родителя были до боли благодарны, что он и Изабель вернулись к ним после Темной Войны – слишком рады, чтобы злиться или ругать их. Слишком рады, чтобы Алеку захотелось кому-либо из них рассказывать о Магнусе; когда его мать вернулась в Нью-Йорк, он собрал остатки своих вещей из Института и переехал в лофт в бруклине. Он все еще появлялся в Институте почти каждый день, все еще часто виделся с мамой, но Роберт оставался в Аликанте, и Алек не пытался с ним связаться.
– Приличное поведение с мамой, все это… очень мило.
Алек заметил, как дернулся отец. Он планировал сделать комплимент, но они всегда у него плохо получались. Они постоянно звучали как ложь.
– Это не притворство, – сказал Роберт. – Я все еще люблю твою маму; мы заботимся друг о друге. Просто… мы не можем жить в браке. Стоило покончить с ним раньше. Мы считали, что поступаем правильно. У нас были добрые намерения.
– Дорога в ад… – лаконично сказал Алек и посмотрел на свой бокал.
– Иногда ты выбираешь себе партнера в слишком юном возрасте, а затем ты меняешься, а они – нет.
Алек медленно вздохнул; его вены внезапно надулись от злости.
– Если это было камнем в мой с Магнусом огород, то можешь засунуть его себе поглубже. Ты лишился права иметь какую-либо юрисдикцию надо мной и моими отношениями, когда дал мне четко понять, что, по-твоему, гей Охотник не настоящий Охотник. – Он поставил бокал на ближайший столик. – Я не заинтересован…
– Алек. – Что-то в голосе Роберта заставило парня обернуться; он не казался разозленным, лишь… сломленным. – Я действительно говорил… непростительные вещи. Я это понимаю. Но я всегда тобой гордился, и сейчас горжусь не меньше.
– Я тебе не верю.
– Когда я был в твоем возрасте, даже моложе, у меня был парабатай, – сказал Роберт.
– Да, Майкл Вэйланд, – сказал Алек, не скрывая горечи в голосе, наплевав на выражение лица отца. – Знаю. Поэтому ты и принял Джейса. Я всегда думал, что вы не были особо близки. Ты не скучал по нему, не заботился о том, что тот мертв.
– Я не верил, что он мертв. Знаю, такое трудно представить; наша связь была разрушена из-за приговора Конклава, но даже перед тем, как его отправили в ссылку, мы перестали быть близки. Но было время, когда мы были лучшими друзьями; однажды он признался мне в любви.
Что-то в голосе отца и выборе его слов заставило Алека остановиться.
– Майкл Вэйланд был влюблен в тебя?
–
Алек окаменел. Он вспомнил свой сон в стране демонов, как его отец говорил всем о его храбрости, каким хорошим воином и Охотником он был, но парень даже представить не могу, что его отец посчитает его достойным мужчиной.
Явь оказалась куда лучше сна.
Роберт посмотрел на него, вокруг его глаз и рта появились морщинки от напряжения. Алек не мог не полюбопытствовать, рассказывал ли он кому-нибудь еще о Майкле, и что ему стоило это признание.
Он слегка коснулся руки отца, первое добровольное касание за месяца, а затем опустил руку.
– Спасибо, – сказал он. – За правду.
Он не простил его, не совсем, но это было хорошее начало.
В прохладе опускающейся ночи трава была мокрой. Сквозь сандалии Клэри ощущала просачивающийся холод, пока возвращалась с Джейсом и Магнусом к шатру. Она видела ряды расставленных столов, мерцание фарфора и столового серебра. Каждый порывался помочь, даже те люди, которых она обычно считала недоступными в своей скрытности: Кадир, Джиа, Мариза.
Из шатра доносилась музыка. Бэт устроился у диджейского пульта, но кто-то играл джаз на фортепьяно. Она увидела стоящего со своим отцом Алека, которые о чем-то сосредоточенно говорили, а потом толпа расступилась, и пред ней предстали неясные очертания знакомых лиц: Майя и Алина болтают, возле Саймона, выглядящего неуклюже, стоит Изабель…
Саймон.
Девушка быстро приближалась. Ее сердце пропустило удар, потом второй. Она ощутила одновременно жар и холод, как будто сейчас грохнется в обморок. Это не мог быть Саймон – должно быть, кто-то еще. Другой худощавый парень с неопрятными каштановыми волосами и в очках. Но на нем была все та же выцветшая футболка, которую она видела в то утро, по-прежнему длинные волосы лезли в глаза, и в толпе он слегка неуверенно улыбался ей. Это был Саймон, это был Саймон, это был Саймон.
Она и не помнит, когда побежала, но вдруг на плечо опустилась рука Магнуса, удерживая ее на месте железной хваткой.
– Осторожнее, – сказал он. – Он не помнит всего. Я смог дать ему лишь несколько воспоминаний, не много. Остальное подождет, но, Клэри, помни, что он не помнит. Не ожидай всего.
Наверно, она кивнула, потому что он отпустил ее, и рванула по траве, вбежав в шатер и бросившись к Саймону так стремительно, что тот отшатнулся, чуть не упав назад. Он больше не обладал силой вампира. «Полегче, полегче, полегче», – твердил ей разум, но остальная ее часть не желала слушать. Она сжимала его руками, наполовину обнимая, наполовину рыдая в его пальто.