Город вторых душ
Шрифт:
– Ого-оля, – отрыгнула девчонка.
Стоило Северьяну стащить второй ботинок, из комнаты выскочила и вцепилась в него цыплячьими руками крошечная женщина, с виду почти уже старуха. В голове промелькнуло: «Мать!» Это все не от возраста – с горя.
– Посмотрите, – всхлипнула она, взглядом указывая в конец коридора. – Такого раньше не было!
У Северьяна упало сердце. Заранее приготовленные фразы вроде «Я не врач» и «Даже для отчитки [5] потребуется специальное разрешение» разбивались об искаженное ужасом
5
Особый молебен, во время которого священник, имеющий на это благословение архиерея и духовную силу, читает заклинательные молитвы на изгнание из человека падших духов.
– Я посмотрю, – произнес он спокойно и, слегка приобняв ее за плечи, тут же высвободился. – Я здесь для этого. Идите на кухню.
– Спасибо, – шепнула мать с благодарностью и отступила – не заспорила, не побоялась оставлять его с дочерью один на один. Ей тоже нужна была эта передышка, несколько минут в одиночестве. Похоже, Северьян за долгое время был первым, кто согласился сменить ее на посту.
Он ожидал увидеть сцену из фильма ужасов и внутренне готовился к тому, что девочка окажется маленьким сатаной, привязанным к кровати. Или встретит Северьяна, вися под потолком, а потом спрыгнет и попытается в него влезть…
Оля примостилась на краешке кровати. Из-за ее спины выглядывали аккуратно рассаженные вдоль стены плюшевые мишки и зайки. Розовые обои, книжный шкаф, оклеенный огромными алыми сердцами, стол и портфель возле него…
Оля была одета в чистое, волосы заплетены, рядом – раскрытая книга: видимо, читали с мамой в ожидании известного батюшки, хваленого спасителя, чуть ли не экстрасенса. В левой руке у Оли лежал носовой платок, который она прижимала к лицу во время приступов, то есть почти постоянно. «Ого-оля!» – голова на тоненькой шее запрокидывалась и резко кивала. После каждого такого рева Оля крестила свободной рукой желудок. Беспомощный жест, которому научила мама…
Духота стояла жуткая. Из детской словно выкачали весь воздух. Жара – а окно намертво закупорено, ни щелочки…
– Привет, – сказал Северьян, и Оля повернула к нему бледное в свете ночника лицо.
Ох, нет.
Северьян приблизился и осторожно опустился перед ней на колени. Оля икала в платок. Он заставил ее отвести руку от лица и снова взглянул ей в глаза. Долго мучить не стал – отпустил, и Оля уткнулась обратно в свою тряпицу.
Да. Хоть это и невозможно – Есми не вселяются в живых людей! Но глаза Оли не были ее глазами. Сколько он уже повидал таких есмячих глаз… «Этого раньше не было!» – верно, потому что рядом не было Северьяна. Стоит ему уйти, и этот, и тот белоглазый, что ждет сейчас в машине, перестанут быть видимыми. Вот такая двоедушная ирония…
– Ну и как тебя оттуда доставать?..
– Ого-оля! – раскатисто сообщила девочка и запрокинула голову, как если бы провела целый день перед монитором и у нее затекла шея.
– Может, выйдешь?
– Ого-оля!
– Еще не надоело?
– Ого-оля!
– Вот
С досады Северьян звучно хлопнул себя по коленям, встал и прошелся по комнате. Только теперь он заметил, что здесь было еще и пианино, которое не бросалось в глаза, потому что больше напоминало иконостас.
Чуть сдвинув в сторону Серафима Саровского, он отбарабанил на крышке незатейливый ритм.
– Тебя зовут-то как?
– Егор.
Северьян обернулся так резко, что смахнул рукавом рясы на пол пару распечатанных на принтере икон. Медленно, опасаясь спугнуть нового собеседника, он вернулся к Оле и снова сел, чтобы стать одного с нею роста.
– Егор, хм. А я Северьян. Поговоришь со мной?
Оля надула щеки, будто ее сейчас вырвет, но справилась, проглотила свою «оголю» и кивнула молча.
– Как ты в нее попал?
– Я испугался, а она внутри была пустая, – ровным голосом ответил Егор. – Вот я в ней и спрятался.
Северьян дал себе время осмыслить услышанное, но ничего не получилось.
– Что это значит – «пустая»?
Оля снова заикала, сунулась носом в платок, выдала особо раскатистое «ого-о-ля-а» и вытерла слезы.
– Она хотела умереть, – сказал Егор.
– Она по-прежнему этого хочет?
Егор кивнул. Впрочем, это мог быть очередной мышечный спазм.
– Ты можешь оставить ее в покое?
На сей раз, прежде чем удостоить его ответом, Егор долго смотрел на Северьяна без единого звука. Непонятная проверка прошла успешно – в конце концов мертвый мальчик признался:
– Она меня не выпускает.
Происходило нечто, чего Северьян не мог понять. Мертвый человек внутри живого столь же невозможен, как смартфон, не позволяющий писать бывшим, или, скажем, автомобиль, который вытаскивает тебя из бара и везет домой в тот самый момент, когда ты загашен ровно настолько, чтобы проснуться безгрешным. Невероятней только мертвый человек… в предмете.
– Не выпускает, ясно. – Северьян цыкнул и взъерошил волосы. – А почему? Или, может быть, Оля сама расскажет?
– Она не хочет говорить, – отрезал Егор, и Северьян вскинул ладони, мол, без проблем. – Пока я в ней, а она со мной, дядь Толя не бьет тёть Катю, потому если тёть Катя в больничку, то кто будет с Олькой сидеть?
«У-у, – подумал Северьян. – У-у-у!»
– Тёть Катя не работает, – разоткровенничался Егорка. – Ее на работу не берут, потому что у нее справка. Вот и терпит. «Без тебя я бы нашла где жить, а с тобой кому я нужна?» Она так Ольке говорила…
– Что за справка? – насторожился Северьян.
Мальчишка пожал плечами:
– Мы не знаем.
От этого «мы» защемило сердце. Девочка хотела умереть, чтобы мама могла уйти от отца, а раз нет, то хотя бы одержимой побудет, чтоб не поднимал руку…
Справка могла означать как отбытый срок, так и психиатрический диагноз. Ясно одно – изгонять бесов здесь нужно было не из Оли, а из ее родителей. С этой мыслью Северьян решительно поднялся на ноги. Он уже выяснил все, что нужно, и твердо намеревался донести это до пигалицы с синими волосами и ее мужика, как вдруг за спиной раздался слабый голос, который мог принадлежать только ей. Настоящей Оле.