Город Змей
Шрифт:
— Да. Он взял с нас обещание, что мы не отправим его в больницу. Хочет умереть в своей постели.
— Уже еду.
Выключив телевизоры, я вынимаю диски и прячу их позади пустых панелей в задней части платяного шкафа — не самое лучшее место, но там они будут в сохранности от воров-любителей. Потом натягиваю парик, наношу грим Эла Джири, удаляю зеленые контактные линзы, а также лакированный палец, висящий на шее, и спешу вниз к своему мотоциклу.
Дом полон друзей и родственников Фабио, которые пришли проститься со старым сводником, как он того и хотел. Пиво и виски текут рекой. Настроение уже приподнятое.
— Могу я посидеть с ним немного? — выбрав момент, спрашиваю я Фло.
— Конечно. — Она устало улыбается. — Мы даем всем несколько минут, чтобы попрощаться с ним, но вы можете оставаться столько, сколько хотите. Вы один из его фаворитов.
— Хорошо иметь друзей в высшем обществе, — усмехаюсь я, направляясь к комнате Фабио.
Я нахожу его без сознания. В таком состоянии он пребывает последние двадцать четыре часа. Зеба — одна из женщин Фабио — говорит, что они не надеются на то, что он придет в себя.
— Пока он был в сознании, мы несколько раз спрашивали, хочет ли он, чтобы мы вас позвали, — тихо говорит Зеба, вытирая пот с его лба. — Он сказал, что не стоит вас беспокоить. Сказал, что вы знакомы слишком долго, чтобы тратить время на такую сентиментальную чушь.
— Вздорный старик не изменил себе до самого конца, — хмыкаю я, прикладывая тыльную сторону ладони к его щеке и чувствуя холод смерти. — Как давно это произошло?
— Несколько часов назад. Он уже коченеет. Мне кажется, что он ждет, когда закончится музыка. Как только эти молодцы перестанут играть свои песни, он уйдет.
— Может, стоит разрешить им играть бесконечно? — предлагаю я.
— Нет, — улыбается она, — надо отпустить старого пердуна. Жестоко удерживать его насильно. Он отправится в более приятные места.
Я сижу с Фабио до самого конца. Публика входит к нему и выходит под бдительным наблюдением Зебы. Иногда я беру его за руку, вытираю ему лоб, но в основном просто сижу и смотрю на людей, которые подходят, чтобы проститься с ним. Я молчу. Он был прав — нет ничего нового, что каждый из нас мог бы сказать. Фабио мой самый старый друг — даже более старый, чем Билл Кейси, — единственный, отношений с которым я никогда не прекращал с тех пор, как стал Паукаром Вами. Иногда я опасался, что виллаки могут использовать его, чтобы причинить мне вред, но, слава богу, они этого не сделали.
Входит еще один старый друг, Али, и мы обмениваемся несколькими негромкими словами. Он держит булочную около дома, где я раньше жил. Я иногда и теперь к нему захожу в обличье Эла Джири.
— Как дела, дружище? — спрашивает Али.
— Неплохо. А у тебя?
— Не жалуюсь.
— Не знал, что ты знаком с Фабио.
— Я не знаком с ним, — говорит он, — просто увидел толпу и вошел. — Он смеется своей шутке, потом застенчиво улыбается Зебе, которая пронзает его взглядом. — Фабио был моим хорошим клиентом. А я — его. Мы обменивались… услугами.
— Ты менял бублики на женщин? — ухмыляюсь я.
— Да, — смущается он, — я всегда считал, что мне этот обмен более выгоден. Однако Фабио говорил, что многие сутенеры имеют лучших женщин, чем он, но никто в этом городе не умеет печь такие вкусные бублики, как я.
— Он был прав.
— Мне будет его не хватать.
— Мне тоже.
— И женщин.
Я сдерживаю смех:
— Думаю, такого добра ты можешь найти сколько угодно.
— Да, — вздыхает Али, — но это не одно и то же. Обнимая красивую женщину, я всегда буду думать о Фабио. — Он озорно смотрит на меня: — Ну, возможно, и не всегда…
Наконец Фабио уходит. Нет никакого величественного финала или драматического последнего вздоха. Его дыхание становится тише, и кажется, что грудь уже перестала подниматься и опускаться. Через час Фло сменяет Зебу. Она проверяет его пульс каждые пять минут, прикладывая зеркальце к губам и носу. Наконец, она качает головой, и слезы выступают у нее на глазах.
— Он умер, — говорит она ровным голосом.
Я хочу незаметно выскользнуть из дома, но Фло просит меня остаться. Было бы невежливо отказать ей. Так что я остаюсь и смотрю, как она и Зеба начинают готовить тело к похоронам: раздевают, обмывают в последний раз, прежде чем облачить в его лучшую одежду — Фабио всегда придавал большое значение внешности. Гробовщик завтра приведет его в порядок, но дамы полны решимости сделать это прямо сейчас. Его нужно скоро кремировать — возможно, в этот уик-энд или в начале следующей недели. В крематории длинная очередь, но там работает один из многочисленных внуков Фабио.
Я оставляю женщин за отправлением их обязанностей — вернее, они сами выставляют меня из комнаты — и вынужденно иду общаться с другими гостями. Я знаком с большинством из них (Паукар Вами по роду своей работы обязан знать людей), но очень мало кто из них знает меня. Многие уверены, что я близкий друг Фабио, несколько более старших по возрасту гостей знают меня с детства, но никто из них все равно не представляет, в кого я превращаюсь по ночам.
После получаса неловкого и вымученного разговора один из правнуков Фабио отводит меня в сторону. Фабио никогда не был женат, но произвел на свет много незаконнорожденных детей, которые, в свою очередь, плодились как кролики. Понятия не имею, сколько у него внуков и правнуков, думаю, что старый греховодник сам этого не знал, но, возможно, их число перевалило за сотню.
Я знаком с ним — это Курт Джонс, также известный под именем Боунс Джонс. Маленькая рыбешка в одной из самых незначительных банд. Фабио любил его. Большинство потомков старого сводника стали честными людьми. Он радовался этому, но имел с ними мало точек соприкосновения. Боунс был одним из немногих, с кем он мог общаться на равных.
— Как дела, Боунс?
— Неплохо, парень. Бизнес в порядке. Могло быть и лучше, да ладно! Не интересуешься цифровыми камерами? Мне доставили партию очень дешево.
— Возможно, я возьму одну, если цена подходящая.
— Нет, парень, я торгую оптом.
— Ну, извини.
— Да ладно. — Он оглядывается, отводит меня в сторону и говорит, понижая голос: — Не знаю, почему он велел мне сказать тебе об этом. На прошлой неделе я болтал о том о сем с Фабио, и он велел мне передать тебе одну вещь. В понедельник я был в твоем районе и заскочил к тебе, но никого дома не было, а с тех пор я был занят.
— Что за вещь?
Голос Боунса становится еще тише: