Город Змей
Шрифт:
— Так скажи мне, что тебе надо, и закончим представление, — спокойно говорю я.
— Чтобы ты перенес свою задницу в мою машину.
— А если я откажусь?
Уорнтон пожимает плечами:
— Мне, конечно, не хочется начинать соревнования по стрельбе. Если ты откажешься, мы уйдем. Но выслеживание тебя заняло много времени и денег, поскольку надо было связать жестокого Паукара Вами с кротким Элом Джири. Теперь, когда мы это сделали, ты в полной заднице, парень. Если будешь кочевряжиться, мы расскажем всем то, что знаем, и тогда прощай твое альтер эго, до свидания, тайное убежище. Ты будешь
— Я слышал, что ты являешься фанатичным проповедником, — презрительно усмехаюсь я, но про себя изрыгаю проклятия.
Они поймали меня за яйца. Я бы никогда не просуществовал так долго, если бы не имел возможности скрываться от безумия городских улиц в свое укрытие, когда было необходимо. Даже Паукар Вами должен иметь место, где может восстанавливать силы.
— Мы не собираемся раскрывать твои секреты, — говорит Уорнтон, — их знает только небольшая группа людей, и мы поклялись Эжену, что будем хранить эту тайну. — Он морщит нос. — Лично я бы разоблачил тебя немедленно, но Эжен — наш босс, и мы знаем цену преданности, в отличие от некоторых рас, о которых мне противно говорить.
Я игнорирую этот оскорбительный намек и обдумываю его предложение.
— Чего хочет Даверн?
— Откуда я знаю? Может, ему понадобился новый чистильщик обуви.
— Почему я должен тебе верить?
— Конечно не должен, ниггер! — смеется Уорнтон. — Я могу дать тебе слово, но мое слово священно, только когда я даю его равному себе. Ниггеру я могу врать без угрызений совести. Хотя, впрочем, если это поможет тебе почувствовать себя в большей безопасности…
— Да пошел ты… — огрызаюсь я, потом откладываю пушку в сторону. — Мне надо несколько минут, чтобы одеться. Ждите меня у входа.
Уорнтон кивает своей охране. Они, пятясь, удаляются из помещения, не опуская оружия. Последним к двери направляется Уорнтон.
— Хайд, — останавливаю я его, — я знаю, что вы, белые парни, неравнодушны к черным парням, так что, если хочешь остаться и помастурбировать, пока я одеваюсь, я не возражаю.
Его отвалившаяся челюсть почти примиряет меня с тем, что с меня сорвали маску.
В машине Уорнтон не снимает свое меховое пальто, хотя жара такая, что моя футболка от пота промокла насквозь. Он сидит на переднем сиденье рядом с шофером, а два других громилы — по обе стороны от меня на заднем сиденье. Все молчат. Мы останавливаемся около клуба «Крутые Кошечки», ресторана Даверна, который открылся в 1980-х и тогда назывался «Ку-Клукс-Клуб». Он и остался таким, как прежде, хотя пылающие кресты в окнах и официанты в капюшонах стали реликвиями прошлого.
Меня проводят через боковой вход мимо нескольких ошеломленных сотрудников в комнату в задней части здания, где уже ожидает Эжен Даверн. К моему удивлению, у меня не отбирают оружие. Уорнтон делает мне ручкой, бормочет: «В добрый час, ниггер!» — и закрывает за мной дверь. Даверн стоит перед витриной, заваленной проспектами ресторана. Ему немного за сорок, он высокий, не меньше шести с половиной футов, и в хорошей форме. Приглаженные назад темные волосы, щегольские усики и эспаньолка, безупречный кремовый костюм. Руки держит в карманах брюк. Он молча смотрит на меня, не двигаясь и не вынимая рук из карманов, чтобы поприветствовать меня.
— Удивлены, почему у вас не отобрали оружие? — говорит он, пронзая меня взглядом холодных серых глаз.
— Да, — отвечаю я, хмуро и недоверчиво глядя на этого умного и очень опасного человека.
— Я оставил вам оружие, потому что не боюсь вас. Здесь моя территория, и на ней я не боюсь никого. Кроме того, вы ведь не тупица. Мои люди знают, где вы живете. Вы десять лет ведете двойную жизнь. Я обладаю властью позволить вам продолжать такую жизнь или разоблачить вас. Власть надо уважать. Убить меня будет для вас саморазрушительно.
— Как вы узнали обо мне?
— Неважно, — хмыкает он. — Лучше давайте поговорим, почему вы здесь. Я хочу заключить сделку.
Я моргаю в замешательстве:
— Сделку какого рода?
Даверн отходит от витрины. Делает шаг ко мне и изучает мое лицо — свернувшиеся в кольца змеи, неестественно зеленые глаза. Он не похож на злобного Хайда Уорнтона, но у меня создается впечатление, что он еще более нагл и бесцеремонен и думает обо мне не больше, чем о муравье.
— Вы убили моих людей, — тихо говорит он, — тех, с кем я работал много лет. Моего друга Дэна Керрина. Мы с ним выросли вместе. Были ближе, чем братья. А вы жестоко зарезали его в ванной и оставили обнаженное и окровавленное тело, чтобы на него наткнулась жена.
Он произносит свои обвинения бесстрастно. И это впечатляет сильнее, чем если бы он орал и оскорблял меня.
— Я не убивал Дэна Керрина, — говорю я спокойно, — и остальных тоже.
— Вы это отрицаете? — Он поднимает левую бровь. — А я думал, что Паукар Вами любил хвастаться своими убийствами. Но ведь вы приписываете себе другие дела, не так ли?
— Если людям нравится приписывать их мне, ради бога — это может пригодиться для дела. Но я не лгу. Я не убивал ваших людей.
Даверн поглаживает свою эспаньолку большим пальцем.
— Вы не голодны? Не хотите ли разделить со мной трапезу?
Я несколько сбит с толку резким изменением его тона, но не показываю этого.
— С удовольствием, — говорю я, — но только если вы будете пробовать еду первым.
Даверн усмехается и ведет меня через зал мимо ранних посетителей — их злобное бормотание при виде меня звучит музыкой в моих ушах — в одно из частных помещений, где стол накрыт на двоих. Там множество круассанов, хлебобулочных изделий, фруктов, серебряные блюдца с маслом и консервами, пять кувшинов с молоком и фруктовыми соками, различные виды свежей выпечки.
— Не похоже на то, к чему вы привыкли, я думаю, — говорит Даверн, садясь и разламывая свежий рогалик зернового хлеба. Он передает половинку мне, разрезает свой кусок пополам и намазывает его толстым слоем масла. Я жду, пока он откусит, потом намазываю тонкий слой масла на свой кусок.
— Чего вы хотите? — говорю я, запивая рогалик пурпурным соком, но только после того, как его выпил Даверн.
Владелец клуба «Крутые Кошечки» и предводитель клуксеров, не отвечая, продолжает жевать смородиновое пирожное. Потом говорит: