Город

Белянин Глеб

Павел старался работать усердно, от стены отлетали куски каждые несколько секунд. Но руки начали неметь, кирка в руках тяжелеть, а что самое страшное — было непонятно, сколько им ещё нужно было работать, день был сейчас, или вечер.

Тогда Павел начал не менее усердно приглядываться к другим людям, искать отца, а пока найти его у него не получалось, он просто следил за обстановкой на Чернухе, запоминал то, как ведут себя другие, чтобы как можно меньше выделяться на фоне других. Это помогало отвлекаться от работы, предоставить всё дело рукам, а самому погрузиться в раздумья. Наверное, так делал каждый, кто попадал сюда,

ведь другого способа как-либо развлечь себя особо и не было. Если кто-то говорил и это замечали — их били. Били и того кто говорил, и всех тех, кто оказывался рядом и мог услышать. Хотел он это слышать или нет, он оказывался рядом, а значит получал по спине.

В основном работа шла простая: одни копали уголь, другие сновали туда сюда с тачками, наполняя их кучками угля и стаскивая все мелкие кучки к большим, а большие к одной самой большой угольной куче по центру купола.

Из большой кучи нагружались вагонетки, а вагонетки гнали на поверхность, к поезду, который каждые несколько дней приезжал за углём. Стоит отметить, что само передвижение такой тяжелой нагруженной махины как поезд стоило половины добытого угля. Словно трутень в улье, который ничего не делает и раз за жизнь летает на спаривания, так и поезд простаивает целые дни напролёт на перроне, раз в несколько дней проезжая несколько километров по холодным пустошам и возвращаясь обратно.

В целом Павел понял следующее:

Если ты хорошо работаешь, ты будешь получать меньше, чем если бы ты работал плохо, но получать ты будешь всегда.

Если остановишься вовсе, тебя изобьют до полусмерти или просто убьют.

На Чернухе присутствовала иерархия — один из новоприбывших хотел взять тачку, но ему не дали, отпихнули в сторону и пригрозили смертью.

Работа с киркой была самой тяжелой и самой скучной, на ней держали всех новичков и именно на ней была наибольшая нагрузка.

Работа с тачкой была более активной, чаще приходилось передвигаться, то нагружать тачку грузом, то сгружать с неё груз. А самый главный плюс заключался в том, что можно было с кем-то переговорить, пока нагружаешь свою тачку. Это Павел понял, когда к нему подбежал какой-то дед с тачкой.

— Эй, милок, какие там новости из Города? — Спросил худощавый старик бойцовского телосложения.

— Новости? — Переспросил Павел.

— Тише, тише, — мимо прошёл охранник. Седой мужчина стал быстрее нагружать свою тачку добытым Пашей углём, но это ему не помогло — человек в чёрном треснул его по загривку дубиной и вдарил по копчику Паше. Музыкант схватился за спину и застонал. Его спасло только то, что охранник переключился на дедка, которого он ударами дубинки погнал дальше работать.

— «Чёрт…» — думал Павел. — «Какие ещё могут быть новости? Вот я дурак, так бы хоть знакомства какие полезные завёл».

Кирки стучали, люди с тачками бегали туда сюда.

Скрипач продолжил свои наблюдения и обнаружил закономерность: с тачками бегали в основном одни и те же. Первую половину тачечников сменяли по очереди другие, а вот вторая половина никак не менялась. Создавалось ощущение, что они объединились в некое содружество тачечников и никому не отдавали свои инструменты. Если кто-то пытался бросить работу с киркой и отобрать у кого-то из них тачку, то все рабочие из этого клана сбегались и отбивали своего человека. После этого они, правда, получали по спине и по морде, но зато продолжали удерживать за собой право на владение конкретно этими инструментами.

И сами тачечники тоже делились на два класса: одни таскали уголь, их было большинство, а другие таскали трупы. Именно вторые утащили того новоприбывшего заключённого, который пришёл вместе с Павлом, Борисом и Фёдором. Они же утащили и труп рабочего, у которого музыкант забрал кирку. Все трупы они стаскивали к другой куче, мертвецов не мешали с углём, потому что мертвецы не горели так хорошо как уголь. Они валили тела людей в кучу других тел и бежали за новыми телами, ну или если трупы заканчивались, то они переходили в класс обычных тачечников, перетаскивающих угли.

Павел ужасно сильно устал, хлысты стражников всё чаще и чаще касались его спины, заживо сдирая кожу. В какой-то момент он даже подумал, что не выдержит и сдастся, но именно в этот момент, как по повиновению судьбы, прозвучал голос человека, скрытого во тьме:

— Отбой!

Рабочие побросали свои кирки, начали сдвигаться в одном направлении. Павел тоже попытался бросить кирку, но у него не получалось — пальцы настолько сильно онемели, что он не мог их разжать. Помог ему добродушный охранник, который заметил его, подошел и вдарил по обеим кистям дубинкой, расцепив пальцы, и заодно дав по спине, чтоб не стоял.

Люди начали сдвигаться в одном направлении, охранники покидали свои посты, точно также удаляясь куда-то на сон час. Паша пристал к остальным. Стараясь не выделяться, он как прилежный ученик наизусть заучил их манеру поведения. В толпе он также пытался отыскать лица своих родителей, но ничего не удавалось.

Всех заключённых согнали в смежное помещение — купол намного меньших размеров, но удачно вмещающий в себя всех рабочих.

Там рабочие, мужчины и женщины, плотным ковром устилали пол, стеная от боли в ногах и руках, а конкретно в мышцах, а также от пустоты в животе.

Большинство людей ложилось спать, стихали разговоры. Павел пытался использовать этот момент, чтобы найти отца и мать, но у него ничего не получилось — большая часть охраны уходила, но не вся.

Те, что уходили, утаскивали с собой пару более менее свежих женщин, отчего из из купола потом доносились страшные крики. Ни один мужчина за дам, будь они его знакомыми или даже жёнами, не вступался. Ну забрали и забрали, поиграются и отдадут. Вступишься — убьют и тебя, и твою жену. Те, что следили, были особо строги к тем, кто не спал и не восстанавливал свои силы до следующего дня. Хотя позже, когда Паша уже получил по голове и его заставили лечь на пол к другим, он первое время не спал, а слушал:

Оказывается, охранники были не так уж и строги. Кто-то переговаривался, обсуждал сегодняшний день или ситуацию в мире, до музыканта долетали в основном лишь обрывки слов, потому что все слова произносили очень-очень тихо. Какой-то мужик даже взобрался на женщину и делал ей ребёнка. Скрипач не удивился, если бы это был его отец, но он находился рядом, а потому был уверен, нет, это не его отец.

Охрана не стала прерывать удовольствие мужика пока он не застонал, а как застонал, она огрела его парой ударов по спине. Он повернулся на бок и уснул, больше ни на кого не залезал. Хотя Павел находился достаточно близко, чтобы видеть его лицо — судя по его физиономии, эти несколько минут стоили этой пары ударов.