Городок

Приставкин Анатолий Игнатьевич

— Вы видите, какая я кнопка, да? А когда у меня сто ртов некормленых, я приходила в районо, и стучала кулачком, и требовала, и мне давали, — говорила Роза Яковлевна.— А вы? Вы же не хотите бороться! Как чуть припекло, так ноги в руки и билет на самолет!

— Дело не в трудностях, — сказал Шохов, но опять же не стал объяснять, в чем же тогда дело.

Трудностей-то он не боялся. Он к ним привык с малолетства. Трудно переживалась потеря друзей, будь то смерть или предательство. Кто бы мог помешать остаться тогда, работал бы на строительстве, заработал бы домик с садиком, а при встречах с Хлыстовым делал бы вид, что ничего не произошло. Господи, да так многие живут,

и не только так, муж со своей бывшей женой через перегородку, а враги на одной лестничной площадке, их дети в школу вместе ходят. Но только и это не борьба, о которой говорит и к которой призывает милая, беспокойная Роза Яковлевна. В войну, как говорят люди, отношения были просты: каждый знал, с кем он имеет дело. А сейчас не то что в близких людях, в самом себе невозможно подчас разобраться, понять до конца свой характер. А люди? Странные сейчас стали люди. Каждый в свое гнездо, в свою скорлупку закопался. Это он, Шохов, так поперву жил: боярские столы и полна горница людей. А умные-то, вроде Третьякова, вовсе не так и не на людях, а подальше от их цепких глаз. Недаром тогда Третьяков на тридцатилетии Шохова и сказал, что пора Грише бы поумнеть, а он все до тридцати лет ребенок. На что пьяный Шохов кричал через стол, что, мол, если уж родители его не воспитали, то нечего трогать, пусть учит лучше своих детей...

Жизнь научит. Чем старше, тем злей ее уроки. И вот сейчас Шохов знал твердо, что надо бороться за себя, но вовсе не так, как призывала Роза Яковлевна. Надо — как все (как все умные!) свой дом лепить, свою крепость, и чтобы эту крепость никакие тараны взять не могли.

Как бы он смог все это, не высказанное до конца даже Тамаре Ивановне, сейчас выложить пытливой теще.

Сославшись на усталость, он ушел спать. Роза Яковлевна постелила ему постель за ширмой на тахте и, видимо что-то припомнив, спросила: действительно ли Гриша умеет класть плитку на стены и на пол? Если он не против, Роза Яковлевна хочет его попросить заехать к ее давней подруге, которая живет в Москве, и помочь с плиткой, там какие-то проблемы.

Шохов согласился, но предупредил, что он больше двух дней в Москве задерживаться не собирается.

— Ну конечно, Гриша. Я завтра же с утра позвоню, и мы договоримся, — сказала Роза Яковлевна и пожелала ему спокойной ночи.

С утра Шохов поехал по адресу, который ему написала на бумажке Роза Яковлевна: на электричке до Электрозаводской, а потом с пересадкой до метро «Аэропорт», а там выйти из первого вагона, завернуть направо, к улице Усиевича.

Шохов все так и проделал и, подходя к дому, сразу оценил глазом строителя нестандартный, или, как говорят, нетиповой проект, высокий метраж потолка и добротную кирпичную кладку. Конечно, нельзя было не обратить внимание на большое количество машин у подъезда, в основном «Жигулей», но были и «Волги», а одна, голубая, с серебристым отливом, и вовсе иностранной марки.

Названные в записке люди, некая Инна Петровна и Константин Федорович, проживали на пятом этаже. Когда Шохов проходил подъезд, сонная лифтерша спросила его, к кому, и он ответил, что идет к Инне Петровне. Лифтерша вслед произнесла: «Пятый этаж!»

«Для чего она сидит? — подумал Шохов, заходя в лифт,— Неужто для того, чтобы всех спрашивать да этаж называть? Чудной какой-то дом. Хорошо построенный, но чудной».

Дверь ему открыли не сразу. Седая стройная женщина в домашнем халатике спросила: «Кто?» — и, не здороваясь, произнесла: «Проходите».

Шохов ступил в прихожую и снова оценил удобную планировку квартиры: двойные входные двери, обитые

дерматином, большой коридор, встроенные шкафы.

— Раздевайтесь и идите сюда,— произнесла из глубины квартиры женщина учительски поставленным голосом. Видно было, что она привыкла повелевать.

Из-за стеклянных справа дверей высунулся невысокий, тоже седой, щупловатый человек в очках, заметил Шохова, поздоровался как-то неуверенно, а потом крикнул в коридор:

— Инна, к нам пришли!

— Да, да,— отвечала женщина.— Это мастер по плитке. Его прислала Роза Яковлевна.

Шохов снял свою модную голубую куртку и потоптался, поглядывая на свои ботинки, но тут снова появилась женщина и сказала громко: «Разуваться не надо. Пойдемте со мной».

В дверях ванной комнаты она пропустила гостя вперед и, пока он разглядывал бесконечные шкафчики, полочки с цветными и явно заграничными флаконами, раковину, никогда не виданную, хромированную и тоже необычную арматуру, хозяйка стала объяснять, что они хотят сделать. Нужно сбить старую плитку, а вместо нее на стены и на пол необходимо положить новую, которую им с трудом удалось достать. Сперва они хотели постелить на пол черный «кабанчик», но кто-то из знакомых сказал, что «кабанчик» это почти ширпотреб, и они решили стелить на пол узорную чешскую плитку, а «кабанчик» использовать лишь для окантовки.

Шохов полюбовался на узорную чешскую плитку, действительно красивую, с прикидкой оглядел еще раз ванную, а потом туалет, снова обращая внимание, что и унитаз, и стульчак, и даже держатель с туалетной бумагой все было заграничным. На туалетной бумаге были отпечатаны какие-то цветные картинки.

— Ну, что? — спросила женщина, прямо глядя на Шохова. Теперь и он рассмотрел, что она не только стройна, но и красива, седина никак не портила ее лица. Но вот глаза, большие, голубые, их взгляд показался Шохову неприятным: в них ничего не было, кроме ледяного холода.

— Можно сделать,— отвечал он.— Мне понадобится ведро для раствора и, если можно, старую одежду... учтите, я ее испачкаю.

Женщина повернулась и крикнула в коридор:

— Ко-стя! Ко-стя! У тебя есть старая одежда?

Седой человек выглянул из-за стеклянных дверей и суетливо спросил:

— Что именно, Нюша? Брюки, рубаха?

— Не знаю,— произнесла равнодушно и громко женщина.— Что-нибудь.

— У меня есть старый пижамный костюм. Только... только его найти надо.

— Так найди. Чего же ты стоишь?

Пижамный костюм оказался и короток и мал, но это никак не смущало Шохова. Какая разница, в чем работать.

Он сбегал в ближайший же строящийся дом, который опытным глазом засек еще по дороге сюда, и договорился с рабочими о растворе, естественно за бутылку водки. Потом он достал зубило и молоток, которые предусмотрительно захватил с собой от тещи. Но прежде чем сбивать плитку, почти новую, зеленого цвета, он подошел к дверям кухни, где хозяйка возилась около плиты, и спросил, а зачем они вообще меняют плитку, если и эта вполне еще смотрится.

Хозяйка, не поворачивая головы, ответила:

— Она не модная.

Шохов помедлил, думая, что хозяйка скажет что-то еще, потом вернулся в ванную и взял инструмент, но все оттягивал, рука не поднималась уничтожать чью-то добротную работу. Впрочем, приступив к делу, он уже об этом не думал. Руки как бы сами включились в дело, и так легко, так быстро пошло, будто песня запелась. Давно Шохов не чувствовал такого удовольствия от работы. Может быть, ему на миг, на самый крошечный миг, вдруг привиделось, что он отделывает чешской плиткой свой собственный дом, который обязательно у него будет.