Городские легенды
Шрифт:
«Эй, Ники, привет! Как жизнь? Как жена, дочка?»
Можно подумать, им не все равно. Может, попробовать для разнообразия сказать правду? Помнишь, когда мы были маленькие, то верили, что в шкафах прячутся такие страшные твари? Сюрприз. Как-то раз одна из них вылезла ночью и отжевала моей жене и дочке голову.
– Ну пойдем же, – настаивала Луэнн.
Она уже поднялась и стояла перед ним. Он тянул время, надеясь, что ей надоест и она уйдет. Но она не уходила, так что пришлось и ему тоже вставать.
– И часто ты это делаешь? – спросил он.
Она
– В первый раз.
Хватит и одного раза…
– Вообще-то я такая же, как все, – продолжала она. – Притворяюсь, что не вижу, как кто-то умирает с голоду в канаве. Но когда я тебя узнала, то не смогла пройти мимо.
«А зря», – подумал он.
От его молчания ей стало не по себе, и чтобы скрыть неловкость, она болтала всю дорогу по Йор-стрит.
– А может, пойдем ко мне? – предложила она наконец. – Почистишься заодно. Чед – это мой бывший – оставил кое-какую одежду, тебе подойдет.
И тут же смущенно примолкла. Поняла, как ему, должно быть, тяжело, что она встречает его в таком виде.
– Я…
– Было бы здорово, – оттаял он.
Ее улыбка была ему наградой. Сколько в ней тепла, того гляди растаешь. Уроду на целый месяц хватило бы.
– Так что этот твой парень, Чед, – спросил он, – давно ушел?
Улыбка погасла.
– Три с половиной недели назад, – ответила она.
Так вот в чем дело. Ничто так не помогает забыть о собственных неприятностях, как встреча с тем, кому еще хуже.
– Дурак он, я тебе скажу, – сказал он вслух.
– Ты… Спасибо, Ники. Наверное, именно это мне и нужно было услышать.
– Эй, я же бомж, забыла? У меня времени – вагон, знай себе придумывай, что бы такое полюбезнее сказать.
– Ты никогда не был бездельником, Ники.
– Что делать, времена меняются.
Намек был понят. Остаток пути она рассказывала ему о книге, которую начала читать накануне.
Луэнн жила на МакКенит-стрит, в самом центре Нижнего Кроуси, дорога туда заняла минут пятнадцать. Квартирка находилась на втором этаже, прямо над кафетерием, где продавали ливанскую еду; поднимались туда по отдельной лесенке, крутой и узкой, которая начиналась на тротуаре и приводила вас на балкончик, откуда была хорошо видна вся улица.
Квартира еще носила следы недавнего раздела имущества. У окна на оранжевом упаковочном ящике стоял усилитель, но ни проигрывателя, ни колонок нигде не было видно. Плотные ряды книг в шкафу справа от окна зияли пустотами: тут и там не хватало томов. Два плетеных стула в ярких матерчатых чехлах стояли посреди комнаты, но ни приставных столиков, ни большого стола при них не было. Вместо него Луэнн приспособила другой ящик, на котором в данный момент валялись какие-то журналы, поверх них, одна в другой, расположились две немытые тарелки, а грязные кружки – похоже, все, какие были у нее в хозяйстве, – занимали каждый дюйм свободного пространства. Маленький черно-белый «Зенит» примостился на нижней полке книжного шкафа, переносной кассетник – рядом. Пара темных прямоугольников на обоях свидетельствовала о том, что еще недавно здесь висели картины. На полу, у одного из стульев, громоздилась примерно двухнедельная кипа газет.
Она стала было извиняться за беспорядок, но тут же улыбнулась и только пожала плечами.
Ники ответил вымученной улыбкой. Можно подумать, он будет претензии ей предъявлять, это с его-то видом.
Она проводила его в ванную. Когда, приняв душ и побрившись, он вышел оттуда, одетый в вельветовые штаны и льняную рубашку Чеда, которые были ему велики как минимум на размер, на крохотном столике в кухне уже ждали салат, пара бокалов и закупоренная бутылка вина, а на плите шкворчали свиные отбивные в сухарях и картошка.
Желудок Ники отреагировал на умопомрачительные ароматы еды голодным бурчанием.
За обедом она немного поговорила о своем неудавшемся браке – без всякой горечи, скорее с грустью, – но больше вспоминала университет и добрые старые деньки. Скоро Ники понял, что, кроме того семинара по английскому, ничего общего в их прошлом не было; но перебивать не стал, а сидел и слушал ее рассказы о событиях, которые он припоминал с большим трудом, и о людях, которые и тогда значили для него очень мало, а теперь и подавно.
Ну и ладно, зато они хоть уродами не были. А кто их знает, поправился он. Просто тогда он еще не умел отличать уродов от остальных.
– Господи, да ты же меня совсем не слушаешь, – сказала вдруг Луэнн.
Они уже поели и теперь сидели в гостиной и пили кофе. Кстати, он оказался не прав: еще пара чистых чашек в буфете нашлась.
– Нет, слушаю, – ответил он.
Она снова улыбнулась ему своей особой улыбкой, только на этот раз в ней была заметна легкая грусть.
– Конечно слушаешь. Просто я все о себе да о себе болтаю. Ну а ты, Ники? Что случилось с тобой?
– Со мной…
Ну и с чего начать? Что ей соврать такое?
Чем хороши бомжи: они никогда не задают вопросов. Что бы ни привело тебя на улицу, их это не касается. А порядочным людям вечно подавай всякие почему, да как, да что из этого следует.
Пока он сидел и думал, что ответить, она, кажется, поняла, какой промах совершила.
– Извини, – сказала она. – Если не хочешь об этом говорить…
– Дело не в этом, – ответил Ники. – Просто…
– Трудно начать?
Точнее, невозможно. Но, как ни странно, Ники и впрямь хотелось рассказать ей все. Объяснить. Разделить с ней свое бремя. Даже предупредить, она ведь как раз из тех, на кого так падки уроды.
Огонь внутри нее горел так ярко, что кожа, казалось, вот-вот заискрится, как высоковольтный провод под напряжением, обращая в бегство тени. Он ослеплял, как удар молнии, и мягко золотился, как мед, и все это в одно и то же время. Он искорками плясал в ее глазах, вспыхивал в ее улыбке. Рано или поздно целая свора уродов нападет на ее след, им это как наркоману дорожку кокаина вынюхать.
– Понимаешь, есть такие… твари, – медленно начал он. – С виду они такие же, как ты да я, ну по крайней мере ночью так кажется, но они… они не люди.