Городские легенды
Шрифт:
Ее лицо приняло озадаченное выражение, чему он нисколько не удивился.
– Они уроды, – продолжал он. – Не знаю, как они устроены и откуда взялись, но природа их точно не создавала. Они кормятся нами, нашими надеждами, снами, нашей жизненной силой. Они как… Ну, наверное, как вампиры, лучше сравнения не подберешь. Увяжутся за тобой раз, и больше уже не стряхнешь. Они от тебя не отстанут, пока не выжмут досуха.
Ее изумление на глазах перерастало в тревогу, но Ники чувствовал, что, раз начав, не остановится, пока не выложит
– А ты… – начало было она.
– А я, – предупредил он ее вопрос, – охочусь на них.
Песня «10 000 маньяков» отгремела, и бум-бокс тут же огласил угасающий день новой. На этот раз Ники не узнал группу, но пульсирующий ритм был ему знаком. Певец кричал что-то про горящие постели.
Тем временем Луэнн положила книгу и потянулась.
«Ну, давай, – подумал Ники. – Вставай и уходи. Давай же. Пока можно».
Но вместо этого она растянулась на покрывале, руки за голову, и уставилась в темнеющее небо, слушая музыку. Может, первой звезды дожидается.
Желание загадать.
Ее собственный огонь горел ярче любой звезды. В такт ее мыслям он то вспыхивал, то затухал снова.
Притягивая уродов.
Ники стиснул кулаки. Усилием воли заставил себя смотреть в другую сторону. Но и с закрытыми глазами от огня некуда было деваться. Его жар согревал Ники даже на расстоянии, словно он бок о бок лежал рядом с ней на покрывале. Его пульс участился, вторя биению ее сердца.
То же самое чувствуют и уроды. Этого они хотят больше всего на свете, этого жаждут, этим живут. Но этого-то они и не получат, он им не даст.
Искры жизни.
Священного огня.
Он больше не мог отворачиваться. Ему просто необходимо было увидеть, хотя бы один раз, как горит, пылает ее огонь…
Открыв глаза, он увидел, что парк Фитцгенри накрыли сумерки. А среди их расплывчатых теней праздничным костром сияла Луэнн.
– В каком смысле – охотишься? – спросила она.
– Я их убиваю, – ответил Ники.
– Но…
– Понимаешь, они не люди. Просто похожи на нас, только лица у них сидят криво и в телах им неудобно, как в новом костюме или в слишком большой одежде.
И он потянул за ворот данной ему взаймы рубахи. Она смотрела на него, не говоря ни слова, прежняя улыбка исчезла бесследно. В глазах поселился страх.
«Ну, все, – подумал он. – Добился своего, теперь вставай и уходи».
Но, раз начав, он уже не мог остановиться. Все, что накопилось в его душе за долгие годы одинокой охоты, неудержимо рвалось наружу.
– Они выходят на улицы ночью, – говорил он. – В темноте их трудно отличить от обычных людей. Когда слышишь их шаркающую походку, можно подумать, что это плетется какой-нибудь пьяница или немощная старуха кошелочница, но никак не чудовище. Они – уроды, их пища – огонь, который делает нас людьми.
– Ка… какой еще огонь?
Он коснулся рукой груди.
– Который у нас вот здесь, – пояснил он. – И сильнее всего их тянет к тем, чье пламя горит особенно ярко, – добавил он. – Как у тебя.
Она отодвинулась от стола вместе со стулом, явно готовясь вскочить и бежать куда глаза глядят. И тут до нее дошло, что бежать-то некуда. Едва она это поняла, как страх, поселившийся в ее глазах еще прежде, превратился в панический, обездвиживающий ужас. Что бы она ни сделала, он все равно доберется до нее первым.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал он. – Если бы кто-нибудь пришел ко мне с такой историей еще до того, как я… узнал про них…
(«Мама! Папа! – звала его дочь. – Чудовища хотят меня утащить!»
Он успокоил ее тогда. Показал, что в шкафу никого нет. А про окно и пожарную лестницу за ним даже не подумал. Ему и в голову не пришло, что уроды залезут по ней и возьмут обеих, его жену и дочь, когда он будет на работе.
Правда, тогда он еще ничего о них не знал.)
Он уставился в стол, откашлялся. Когда он снова поднял на нее взгляд, боль в его глазах могла сравниться разве что с ее ужасом.
– Если бы кто-нибудь пришел с такой историей ко мне, – продолжал он, – я бы тоже решил, что его надо запереть в психушке, в камере с обитыми войлоком стенами, и ключ подальше запрятать. Но теперь я так не думаю. Потому что вижу их. Узнаю на улицах. Стоит один раз убедиться, что они существуют, и никогда больше не усомнишься.
И не забудешь.
– И ты… ты просто убиваешь этих людей? – спросила она.
Голос ее был еле слышен, почти сошел на шепот. Одна и та же мысль беспрестанно вертелась в голове. Остального она просто не слышала.
– Я же тебе объясняю, они не люди, – начал было он, но тут же в отчаянии покачал головой.
Что толку? На что он вообще надеялся, затевая этот разговор? Что она скажет: «Ой, какой ты молодец, я хочу тебе помогать! Давай кол подержу осиновый, пока ты ешь. Еще чесночку во второе, дорогой?»
Только они не вампиры. Он не знал, что они такое, но был уверен, что они опасны.
Уроды.
– Они обо мне тоже знают, – продолжал он. – Сколько лет я охочусь за ними, столько и они охотятся за мной, только я слишком быстро бегаю, им не угнаться. Но рано или поздно я сделаю ошибку, и тогда они меня поймают. Или копы запрут меня в камеру, где я не протяну и ночи. Уроды тут же пронюхают и явятся всей компанией, не успеешь оглянуться…
Он умолк.
Ее нижняя губа дрожала. Глаза были напуганные, как у зверька, который попал в ловушку и видит, как к нему приближается охотник.
– Ладно, пойду я, – сказал он.
Притворяясь, будто не заметил выражения недоверчивого облегчения, промелькнувшего в ее глазах, он встал из-за стола. Подошел к балконной двери, задержался возле нее на мгновение.
– Я не хотел тебя пугать, – сказал он.
– Я… ты…
Он покачал головой:
– Не надо было мне сюда приходить.