Городские легенды
Шрифт:
– Вот ты где, – раздался голос прямо у нее за спиной.
Сердце Гарриет пропустило удар. Резкий короткий вскрик неожиданно для нее самой сорвался с ее губ, она шарахнулась в сторону и попятилась от темного угла за дверью, откуда донесся этот самый голос. Но даже поняв, что это всего лишь старуха, она не перестала пятиться. Кто бы ни была эта самая Флора, ей она не друг, это девушка знала совершенно точно.
Тем временем, не сводя с нее голодного взгляда криво посаженных глаз, в фойе ввалился Фрэнк. Сердце Гарриет рванулось в галоп. Горло пересохло. Мышцы груди напряглись
«О господи, – пронеслось у нее в голове. – Скорее отсюда, пока не поздно».
Но пошевелиться не было сил. Руки и ноги точно свинцом налились, и она испугалась, что сейчас снова потеряет сознание.
– Ну-ну, Самсон, – сказала старуха. – Не надо так напирать, а то помрет еще со страху.
Монстр послушно замер в дверях, но есть Гарриет взглядом не перестал.
– Са… Самсон? – слабеющим голосом переспросила она.
– Да, в этой несчастной головушке кого только не сыщешь, – отозвалась Флора. – А все из-за травм, которые он перенес в детстве. У него болезнь – как, бишь, доктор Адамс ее называл? Расщепление личности, вот. По-моему, еще до несчастного случая доктор точно установил, что в голове Фрэнка уживается семнадцать человек. Одни совсем безобидные, как Фрэнк или малышка Бесси. Зато другие, Самсон к примеру, имеют несчастную склонность к насилию, когда что не по ним.
– Доктор? – снова переспросила Гарриет. Казалось, вылавливать из сказанного старухой отдельные слова и повторять их за ней – это все, на что она была теперь способна.
– Да, его поместили в сумасшедший дом еще в юности. Но самое интересное в том, что он, похоже, понимает, сколько разных людей живет в его голове. Он считает, что его отец, когда сшивал его заново, использовал фрагменты разных людей, а теперь эти куски чужой плоти завладели частями его сознания и распоряжаются ими, как хотят.
– Это… – Гарриет кашлянула, прочищая горло. – Это и был… несчастный случай?
– Ну нет, какой же это несчастный случай, – возразила Флора. – И не верь, если кто-нибудь станет утверждать обратное. Его отец совершенно точно знал, что делает, когда запустил им в зеркальное стекло…
– Но…
– Ну и, конечно, человек он был бедный, за операцию заплатить не мог, вот и заштопал сынка, как умел.
Гарриет со все нарастающим ужасом смотрела на чудовищную фигуру.
– Это… это все неправда, – выдавила наконец она.
– Почему же, все это записано в его медицинской карточке, которая хранится в доме для умалишенных, – ответила Флора. – Его отец во всем сознался, когда его самого заперли. Бедняга Фрэнк. Ему-то это не помогло, слишком поздно было, вот и пришлось его тоже запереть, хотя он-то ни в чем не был виноват, разве только в том, что родился от папочки-маньяка.
С усилием Гарриет оторвала взгляд от обезображенного лица Фрэнка и поглядела на старуху.
– А вам это откуда известно? – спросила она.
– Так мы с ним в одном сумасшедшем доме были, – отозвалась Флора. – Разве я тебе не сказала?
– Нет, не сказали.
Флора пожала плечами:
– Давно это было. Помяни мое слово, вот доживешь до моих лет, и тебе будет казаться, что все было давным-давно.
Гарриет хотела спросить, за что же туда попала сама Флора, но у нее не хватило духу. Да и, в конце концов, так ли уж ей необходимо это знать? К тому же есть еще один вопрос, не задать который она просто не может. Она плотнее запахнулась в одеяло, запах которого давно перестал ее беспокоить, – ее била дрожь, хотя и не от холода.
– А что будет теперь? – отважилась она.
– Я не вполне понимаю твой вопрос, – ответила Флора, но хитрая усмешка, притаившаяся в ее глазах, яснее ясного говорила, что все она прекрасно поняла.
– Со мной что теперь будет? – гнула свое Гарриет.
– Ах, с тобой, – отозвалась Флора. Бросила нежный взгляд на страшилище в дверях. – Фрэнк хочет иметь семью.
Гарриет покачала головой.
– Нет, – прошептала она, еле слыша саму себя. – Ни за что.
– А тебя, дорогуша, никто и спрашивать не будет. Не похоже, чтобы кто-то бросился тебя спасать, по крайней мере не в такую погоду. Да, собственно, даже если и потеряет тебя кто-нибудь, где искать-то будет? В этом городе люди каждый день пропадают. Печально, но ничего не поделаешь, в тяжкие времена живем, и по заслугам.
Гарриет по-прежнему качала головой.
– Подумай хотя бы раз в жизни о ком-нибудь, кроме себя, – продолжала старуха. – Я таких, как ты, навидалась. Того гляди лопнете от самодовольства; можно подумать, весь мир вокруг вас вертится. Все-то у вас гости, танцы, театры, клубы, кабаре, а о тех, кому не так повезло в жизни, и не вспоминаете. Убудет от тебя, что ли, если ты подаришь немного любви и нежности бедному одинокому чудовищу?
«Наверное, я сошла с ума, – подумала Гарриет. – И мне все мерещится: и это чудище, и эта старуха, хладнокровная, как маньяк. Не может этого быть на самом деле».
– По-твоему, он сам в восторге от своей внешности? – продолжала допрашивать ее Флора.
Ее голос зазвенел, и монстр тут же забеспокоился, как пес, который ощетинивается, когда его хозяин злится.
– Все это не имеет ко мне никакого отношения, – заявила Гарриет и сама поразилась, что еще может защищаться. – Я не такая, как ты думаешь, и то, что случилось с этим… с Фрэнком, случилось не из-за меня.
– Ошибаешься, имеет, – ответила старуха. – Забота, семья, самопожертвование, совестливость и настоящее непреходящее чувство – все это имеет самое непосредственное отношение к его истории.
– Силой любовь ни из кого не выжмешь, – спорила Гарриет.
Флора вздохнула:
– В том-то и дело, что во времена, подобные нашим, сила – единственный способ. Общество тяжело больно, дитя мое; твой отказ признать истину столько же результат, сколько и причина этой болезни.
– Сама ты больная! – завопила Гарриет.
Она кинулась к входным дверям, молясь про себя, чтобы они оказались незапертыми. Монстр был далеко, да и двигался, по счастью, слишком медленно. Старуха стояла ближе и сразу кинулась к ней, но ужас придал Гарриет сил, и она буквально отшвырнула ее с дороги. Скорее, скорее прочь из этого дома, на улицу, туда, где метель.