Городской дождь (сборник)
Шрифт:
— Эй! Где вы там?! — услышал я за спиной знакомый недовольный голос. — Летим!
Пассажирские самолёты сиротливо остались ночевать на лётном поле, ещё запелёнатом туманом. А он пробился. Мы летели…
Толстый туманный покров лежал внизу, на земле, а вокруг была холодная чистая пустота, и рядом с нами лучились звёзды. Оттого что исчезала из глаз земля, они казались ближе.
Я люблю ясность неба, и близость звёзд, и эту коробочку самолёта за то, что она выкосит в птичьи просторы, но не отдаёт тебя целиком
Звёзды плыли мимо огоньками каких-то далёких станций. Подревывал мотор. Сутулился в кресле молчаливый, словно бы онемевший пилот, про которого Ионна из справочного бюро сказала, что он просится на Узкий. Раза три я взглянул на мощную спину, но не нашёл фразы и ничего не сказал. Про баржи, про спор рыбаков с промышленниками было рассказано ещё у буфетного столика. Я только покашлял. Он не услышал или не обратил внимания.
Мы летели уже, наверно, час или больше. Я начал задрёмывать.
— Как вас зовут? — вдруг крикнул он.
— Виктор!
— А меня Сергей!
Зачем-то он поинтересовался мной, окликнул меня. Что-то хотел спросить? Я ждал. Он прибавил не сразу:
— Хорошо, что вдвоём летим. Не так всё же…
И не договорил.
— Конечно, — отозвался я запоздало, думая, что какой-то разговор всё же начнётся у нас. Но опять он надолго замолчал и ещё через полчаса потыкал вниз пальцем. В тонких, аккуратно расчёсанных ветром прядях тумана, играя, засветились огни рыбацкого посёлка на краю чёрной ямы моря.
— Узкий, — сказал он.
Мы держались берега, он знал его, на память называл каждую горсть огней знакомыми именами. Туман опять стал толще, огни городка, нашей конечной доли, залегли в вату, стали расплываться, пропадать… Слабо, намёком, пронырнули разноцветные искры посадочной полосы. Закололо во лбу. Мы резко снижались.
Сначала самолёт тронул колёсами шершавую землю, подпрыгнул, будто обжёгся, ударил по ней крепче и покатился. Я попробовал встать, чтобы посмотреть на руки Сергея, управляющие штурвалом, но кресло магнитом втянуло меня, ноги подкосились, я сел и ухватился за подлокотники. Так и держался за них, пока машина не остановилась.
Всё же это была воздушная машина, необычная. А я был на ней только грузом, пассажиром, довольно ничтожная роль и среднее самоощущение… Он же мог сделать что-то гораздо выше среднего… Вот в этом, наверно, можно ему признаться на аэродроме, в зале, где было тихо и пусто в этот час глубокой ночи. Но он не дал мне времени на отрепетированные похвалы в его адрес, сунул тяжёлую руку, сказал:
— Пока.
— Спасибо, — ответил я и остался один в зале, соображая, куда мне дальше — в штаб путины или сразу на причал, к сейнерам.
Рыхлый туман ещё жался к земле. Предутренний ветер колыхал его, стаскивал, сволакивал, и была надежда, что к утру здесь, на Узком, откроются земля и море.
Я шёл вдоль ограды аэродрома, вытирая ладонью щёки от тумана. На углу я остановился,
— Что случилось? — спросил я.
Он по обыкновению ответил не сразу:
— Ничего…
Он сидел, а я всё стоял как столб. Сергей посмотрел на меня и шмыгнул носом, скособочив всё своё лицо. Смешно он сделал это.
— Сейчас я тебе, Витя, дам интересный материал для газеты… Ты летел на путину, на сейнеры старался успеть… Молодец! Баржи могут выйти в море и принимать там рыбу прямо из невода… А не наладится, распеки их, так!.. А я прилетел из-за женщины…
Он отвёл от меня глаза, в которых что-то блеснуло, как мне померещилось, а может, отразился свет фонаря…
— Всегда ждала и встречала меня. Вот здесь…
Он приподнял голову, посмотрел на один фонарь, на другой, в туман. Я хотел спросить: а сегодня что же? Сегодня не пришла почему-то? Оттого и застрадал? Я приготовил какую-то шутку в надежде скрасить ему настроение, но удержался. Сам не знаю, что меня удержало. Словно угадав мой вопрос, он быстро взглянул на меня, скользнул по мне узенькими глазами и опять отвёл их к туману.
— Она умерла. Прошлой осенью… Воспаление лёгких… Обыкновенная вещь…
Он сказал это с долгими передышками, по два слова, и теперь смотрел на меня, ждал чего-то, а я не знал, что и сказать в ответ. Ничего не дождавшись, он прибавил:
— А прошлой весной был такой же туман… Такой же точно! Здесь всегда туманы весной… Я летел… — Он осёкся, ему вдруг не под силу стало вспоминать.
Я сказал:
— Сергей! Но теперь-то вы знали, что её нет!
Он отвернулся.
— Фельетон! — сказал он, ухмыляясь, и похлопал себя по карманам. — Курить есть?
— Бросил… Бессонница…
Он качнул головой — сожалеюще: не повезло, дескать; или понимающе — раз бессонница, конечно…
А я вдруг почувствовал себя мужчиной — бессонница всё же! — и захотел подсесть к нему, но он сказал:
— Нет, Витя… Ты иди, пожалуйста… Я одни…
Финские санки
Округа замерла от морозов. Небо во всю свою глубину сквозило морозной синевой. Единственное облако на нём остановилось, не рискуя двигаться по его ломкой поверхности. Солнце до заката оставалось красным, напрасно стараясь разблистаться и только напуская вокруг себя холодный пар, от чего небесная синь слегка затуманивалась. Рослые берёзы боялись вздрогнуть, чтобы не просыпаться снегом. Хмурились ели, прикрытые снегом, но стоило птице взлететь с веток, как все они, лапчатые, большие, становились голыми, снег ссыпался с них до пылинки и, невесомый, тающим дымом надолго застывал в воздухе.