Городской тариф
Шрифт:
С мнением рецензентов Настю, как принято, предварительно ознакомили, ответы на их замечания были готовы. Лешка объяснил ей, что ни в коем случае не нужно доказывать, что рецензент не прав, что он чего-то недопонял, в чем-то не разобрался; нужно, как он выразился, «благодарить и кланяться». В любом случае нужно благодарить за то, что работу так внимательно прочитали и нашли в ней изъяны, каяться в том, что не сумела точно выразить мысль, из-за чего и произошло недопонимание, и клятвенно обещать отредактировать текст и замечание учесть. Научные дискуссии на этом этапе никому не нужны, обсуждение на кафедре - формальность, которую доцентура-профессура отбывает скрипя зубами, и не стоит затягивать процесс. Если, конечно, соискатель не «спорный», а подполковник Каменская
Выступления рецензентов и ответы на замечания прошли довольно быстро, настала очередь обещанного вопроса профессора Ионова.
– Если я правильно понял уважаемого соискателя, - начал он неторопливо, - обнаружены статистически достоверные различия в ряде характеристик раскрытых и нераскрытых убийств.
– Да, - подтвердила Настя.
– А вы не пытались проследить изменение этих характеристик за длительный период времени? Ну хотя бы лет за десять?
– За двадцать, - улыбнулась Настя.
– В работе проанализирован эмпирический материал, собранный за все двадцать лет моей работы. Я анализировала динамику показателей, но в работу эти данные не вошли.
– Вот как? Почему же?
– Мне показалось, что работа получится слишком громоздкой.
– Понятно, понятно, - протянул Евгений Леонардович.
– Ну тогда задам свой вопрос за рамками вашей работы: вы сделали какие-нибудь выводы на основе анализа динамики показателей? Или там не обнаружилось ничего достойного внимания?
Настя запнулась. Вообще-то ей было что сказать по данному вопросу, но ведь Лешка предупреждал: не затягивай процесс, иначе вызовешь раздражение, а раздраженные ученые - сила страшная и непредсказуемая. Надо постараться быть краткой.
– Я бы не хотела утомлять присутствующих деталями, не вошедшими в диссертацию, - члены кафедры одобрительно закивали головами и с облегчением перевели дух.
– Если в двух словах, то вывод следующий: профессиональное ядро криминальной милиции находится на грани полного распада, и это влечет за собой снижение профессионализма в преступной среде.
– Понятно, - почему-то обрадовался профессор.
– А почему вы решили не писать об этом?
– Соискатель готовил диссертацию по специальности «уголовное право и криминология», - вмешался научный руководитель.
– Эти аспекты выходят за рамки научной специальности. Вот если бы диссертация писалась по кадровой проблематике или хотя бы по криминалистике…
– Да-да, конечно, - с готовностью закивал Ионов.
– Благодарю вас, у меня больше нет вопросов.
Через пять минут заседание кафедры закончилось. Диссертация Насти Каменской была в целом одобрена, рекомендована к защите без повторного обсуждения, а высказанные рецензентами замечания соискатель должен устранить в рабочем порядке. Памятуя о звании подполковника и собственном далеко не юном возрасте, Настя постаралась выйти из аудитории, в которой проводилось заседание, не подпрыгивая до потолка. По правилам полагалось накрыть «чайный стол» для тех, кто присутствовал на обсуждении, но научный руководитель предупредил ее заранее, что в пятницу делать этого не стоит, лучше дождаться следующего кафедрального дня, среды, когда люди не будут торопиться на дачи. Оказавшись в коридоре, Настя вытащила мобильник и позвонила сначала мужу, потом Короткову: все в порядке, и теперь можно подумать о том, как отметить ее повышение в должности и успешное обсуждение диссертации.
Несмотря на то что рабочий день близился к концу, Евгений Леонардович поехал в Фонд, пребывая в прекрасном расположении духа. Он получил немалое удовольствие, слушая эту девочку с Петровки… Впрочем, какая же она девочка? Подполковник милиции, больше двадцати лет в органах. Ей наверняка хорошо за сорок. И снова кольнуло неожиданное ощущение собственной старости: всех, кто моложе его самого больше, чем на двадцать лет, Ионов по привычке считал совсем юными, а ведь тем, кто моложе на двадцать лет, уже шестьдесят. Боже мой, как же он стар! Ничего удивительного, что между ним и тридцатилетними легла пропасть, ведь полвека, полвека… Через пятьдесят лет невозможно перекинуть мостик длиной в одну старческую руку. Почему же только в одну? Неужели с противоположной стороны пропасти не протянется ему навстречу другая рука, молодая? Нет, ответил сам себе Ионов, не протянется. Потому что это нам, старикам, нужны молодые, а вот мы им не нужны совсем. Эта горькая истина нависла над ним в день восьмидесятилетия, и с тех пор Евгений Леонардович ежеминутно находил ей подтверждение.
Поднявшись на двенадцатый этаж здания, в котором располагался Фонд, Ионов, прежде чем зайти к себе в кабинет, заглянул в приемную сказать, что приехал. Секретарь директора, молоденькая хорошенькая Алена, приветливо улыбнулась ему:
– Здравствуйте, Евгений Леонардович, вас Шепель искал, просил связаться с ним, когда придете.
– Как?
– наигранно удивился Ионов.
– Так-таки с ним самим?
На лице Алены не мелькнуло даже тени понимания, и реплику она не подхватила. Было видно, что цитату она не вспомнила, а может быть, и не читала бессмертный роман вовсе.
– Ну да, - растерянно подтвердила она.
– Так вы скажите ему, что я у себя.
Н-да, другие времена, другие… Тридцать лет назад вряд ли нашелся бы в среде научных работников человек, незнакомый с «Мастером и Маргаритой» Булгакова, книгу читали и перечитывали, передавая друг другу журнал «Москва», где он был опубликован официально, или неофициальные сброшюрованные ксерокопии зарубежных изданий, текст знали чуть ли не наизусть и в обычных разговорах щеголяли знанием реплик, как коротких, так и довольно длинных. Тридцать лет назад секретарь Алена даже еще не родилась, а мода на Булгакова прошла. И времена другие, и люди тоже.
Не станет он звонить Диме Шепелю. Если ему нужно - пусть сам позвонит и придет. Евгений Леонардович стремился быть демократом, но в то же время точно чувствовал ширину и устойчивость каждой отдельно взятой ступеньки иерархической лестницы. Он с удовольствием сам заходил в комнаты к рядовым сотрудникам, но взял за правило никогда не появляться в кабинетах тех, кто по должности являлся его начальниками в Фонде, если, конечно, ему самому это не было нужно. Пусть сами приходят и сидят в кресле для посетителей. Его возраст и научные заслуги что-нибудь да значат.
Однако ни возраст, ни весомые научные заслуги не убили в Ионове жадного исследовательского любопытства и юношеского озорства, посему прямо из приемной он направился не к себе, а в отдел комплексных монографических исследований, в самый любимый «свой» отдел. Если Шепель надумает позвонить, то пусть сначала поищет и подождет.
По состоянию квадратного холла, именуемого предбанником, легко можно было судить о времени суток, не имея наручных часов. Сейчас предбанник недвусмысленно свидетельствовал о том, что рабочий день прошел бурно и конца ему пока не предвидится: бумагорезательная машина, уничтожающая черновики, расчеты и схемы, тряслась от судорожных усилий, а пол вокруг нее усыпан бумагами, еще не уничтоженными, на всех мыслимых поверхностях стоят непомытые чашки и стаканы, из большой урны в углу холла горой торчат пустые пластиковые бутылки из-под минеральной воды и колы. Секретарь отдела, добродетельная и обстоятельная Анна Степановна, работавшая с Ионовым и Шепелем еще в академии, сидела за компьютером и с пулеметной скоростью набирала какой-то текст, поглядывая в лежащую на столе рукопись. Вообще-то персональными компьютерами был обеспечен весь личный состав, и если Анна Степановна что-то для кого-то печатала, то не потому, что самому автору текста сделать это не на чем, а исключительно потому, что он занят другими срочными делами. Ионов был на сто процентов уверен, что текст набирается для начальника отдела Кувалдина, который по старой, выработанной много лет назад в докомпьютерную эру привычке создает научные и служебные документы при помощи бумаги и ручки и только потом печатает; все остальные сотрудники никаких рукописей не признавали и работали сразу на компьютере.