Городской тариф
Шрифт:
И вот Илья сделал ей предложение… Сказал наконец те слова, которых она так долго ждала. И она ответила согласием сразу, не раздумывая, потому что любит его и хочет быть с ним. Но теперь, сидя в теплой тишине машины, Наташа вдруг поняла, что с замужеством придется подождать. Разве имеет она право вводить в семью такое маленькое корыстолюбивое чудовище, как Соня? Разве имеет она хоть какое-то право обременять Илью заботами о ней, постоянным общением, жизнью под одной крышей? Нет, пусть Сонька закончит школу, поступит в институт, и тогда Наташа что-нибудь придумает, чтобы им не жить вместе. Может быть, переедет к Илье, а дочери оставит свое жилье, хотя этой соплячке слишком жирно будет получить, не вкладывая ни капли труда, целую
Ну почему, почему все так… нелепо, что ли. Неправильно. Сколько раз она представляла себе этот момент, ждала его, и ей виделась красивая сцена где-нибудь в ресторане, и Илья достает из кармана коробочку с кольцом и делает ей предложение, и она так счастлива ответить согласием, и они тут же начинают строить планы: когда подавать заявление, когда регистрироваться, куда поехать в свадебное путешествие, и они целуются на глазах у всех, и официант приносит шампанское, самое дорогое… Как в кино. А получилось совсем по-другому. Те слова, которых она так долго ждала, прозвучали в машине, рядом со зданием городской прокуратуры, в салоне до сих пор висит противный запах Пашкиного перегара, и она не знает, что ей делать с этим долгожданным предложением, потому что не может его принять. Как глупо. Как обидно.
– Илюша, - робко начала она, - ты не шутишь насчет женитьбы?
– Я очень серьезен. Как никогда.
– Ты не рассердишься, если я попрошу тебя подождать?
– Почему?
– Пусть Соня еще подрастет. Чтобы я уж могла оставить ее одну со спокойной совестью.
– Ты не хочешь, чтобы мы жили вместе?
– Честно? Не хочу. Ты ведь не слепой, ты прекрасно видишь, какая она. Она моя дочь, единственная дочь, и я буду любить ее, какой бы она ни была. Но ты не обязан.
Илья повернулся к ней, взял за обе руки и внимательно посмотрел в глаза.
– Ты меня не обманываешь? Дело действительно только в этом?
– А в чем же еще?
– растерялась Наталья.
Действительно, какие могут еще быть причины, чтобы повременить со свадьбой, если любишь человека так давно?
– Я подумал, может быть, тебе нужна отсрочка, потому что ты… ну, одним словом, хочешь разобраться со своими отношениями с Павлом. Или с каким-нибудь другим мужчиной. Например, с этим австрийцем, о котором постоянно твердит Соня. Нет?
– Нет, - твердо ответила она.
– Никаких других мужчин. И уж конечно, не Павел. Только ты. Но не сейчас, хорошо? Давай повременим
– Давай.
Ей показалось? Или в голосе Ильи она услышала облегчение? Нет, конечно же, показалось.
Наталья снова посмотрела на дверь, ведущую в здание прокуратуры. Ну почему эта женщина не уходит? Стоит, звонит кому-то по мобильному. Сколько можно звонить? Или она не уходит специально, ждет кого-то? Кого? Павла? Следователя? Почему не идет, наконец, домой, ведь суббота, почти десять вечера? Неужели там что-то серьезное с Пашей? Он говорил, что какие-то неприятности… Господи, хоть бы все уже закончилось! Пусть он похоронит Милену, если надо - Наталья ему поможет все организовать, и на похороны придет, если он попросит, и на поминки, будет рядом, только пусть уже все закончится. Пусть он переживет свое горе, перестанет так сильно пить и начнет работать, и тогда можно будет не беспокоиться о нем и не ездить к нему после работы, не выслушивать его стенания и бесконечные рассказы о Милене, которые ей, в сущности, совсем неинтересны. Да, она ему изменяла. Ну и что? Он что, святой? Почему всем мужчинам изменять можно, а ему одному нельзя? Ему, не очень молодому и прилично пьющему нищему наркополицейскому. Тоже мне, сокровище для молодой состоятельной красавицы. Просто удивительно, как она столько лет его терпела, и не просто терпела, а была ему верной подругой, заботилась о нем, кормила, лечила Да ей памятник надо при жизни ставить, а не удивляться, что у нее был любовник. Ей-то, Наталье, Павел достался в лучшем своем виде, молодым, сильным и здоровым, когда он пил все-таки не так много, как впоследствии, а Милена получила его уже в достаточно потрепанном виде.
Внезапно на Наталью накатило дикое раздражение на Павла и на дочь. Они душат ее, требуя то одного, то другого, Павел - внимания, времени и душевных сил, Соня - денег и благ, они не дают свободно радоваться жизни, не дают любить Илью. Надо все сделать по-другому: надо приложить все силы к тому, чтобы Паша как можно быстрее оправился от потрясения, встал на ноги, и пусть Сонька живет с ним, раз ей так хочется. Пусть носит наряды Милены, пусть пользуется ее косметикой, духами, пусть тратит ее деньги, если они еще остались, пусть делает, что хочет. Пусть только они оба, Паша и Соня, оставят ее в покое. А она выйдет замуж за Илью и будет счастлива.
Она тут же устыдилась своих мыслей. Ну разве так можно? Сонечка ее девочка, ее маленькое солнышко, а она сидит в машине любовника и строит планы, как бы отделаться от нее. Какая гадость! И Паша тоже… Он так страдает, так мучается, а она злится. Это неправильно Его можно понять: он стыдится того, что Мила ему изменяла, он не может поделиться этим ни с кем из друзей-мужчин, самолюбие не позволяет, и раз уж так сложилось, что на сегодняшний день у него нет никого ближе бывшей жены, разве имеет она право его отталкивать? Он просит о помощи, и отказать ему будет просто бесчеловечным.
– Наташенька, так я не понял, что все-таки случилось у Павла? Из-за чего весь сыр-бор? Ты говорила, кого-то убили?
– Он так сказал, - вздохнула она.
– Какого-то наркомана, которого он близко знал.
– А почему с этим нужно бежать к следователю, который занимается убийством Милены? Это что, как-то связано?
– Наверное. Паша говорит, что Милу убили, потому что хотят его запугать. Это все как-то связано с его службой. Подробности он не рассказывал.
– А, тогда понятно. Ты голодна?
– Немного, - улыбнулась она.
– Я сегодня даже пообедать не успела А ты?
– Зверски! Давай выйдем, прогуляемся, может, хоть киоск с хот-догами найдем.
– А если Павел выйдет?
– Да подождет твой Павел, ничего с ним не случится. Подышит воздухом десять минут, ему полезно.
Ну вот, Илья тоже сердится на Пашу. Как же сделать, чтобы никого не обделить вниманием, никого не обидеть?
Почему-то Наталье совсем не приходил в голову вопрос: как же сделать, чтобы быть счастливой?
Евгений Леонардович Ионов знал, что пошел на сделку. Он считал себя слишком старым, чтобы иметь право поддаваться соблазну самообмана, поэтому не искал красивых оправданий и ничего лишнего не придумывал. Он так много лет и сил отдал Программе, что хотел увидеть хотя бы начало ее реализации, чтобы умереть спокойно. Чтобы, уходя из этой жизни, знать, что все было не зря. Именно поэтому он дал согласие на то, что Программа будет реализовываться тогда, когда это будет выгодно с точки зрения политики, даже если все расчеты и прогнозы покажут, что момент выбран неудачно. Неудача в этом контексте означала, что эффект от реализации, безусловно, будет, и мощный, но, увы, кратковременный, то есть не на длительную перспективу, а лет на пять-семь. Но для политической жизни этого вполне достаточно, ибо президентский срок - всего четыре года, и за пять-семь лет можно дважды обеспечить выборы.