Горячая купель
Шрифт:
За этой болтовней незаметно летело время, и Батов почувствовал себя в домашней, уютной обстановке, далеко от Данцига, от фронта: так подействовало на него «волшебное слово» Зины.
— Все, все, мой хорошенький. Но завтра чтоб перевязка была обязательно. Надо внимательно следить, как поведет себя рана. Смотри, не наделай глупостей! Приходи.
— Хорошо, Зиночка. Спасибо. А кто будет перевязывать, вы или Тоня? — шутливо спросил Батов.
— Тоня? — часто заморгала глазами Зина. — Тони уже нет...
— Как
— Хватит вам тут медицину разводить, — распахнув дверь, сказал Грохотало. — Ты, Зиночка, не изводи его. Человек еще не ужинал!
— Да, да, — спохватился Батов, — даже не обедал и уж не помню, завтракал ли.
— Совсем, — тихо обронила Зина. — Ты слышал? — обратилась она к Грохотало.
— Что?
— Тоню нашу там, за первым домом... миной.
— Слышал, — вздохнул Грохотало. — Ну, пошли. Я тоже не ужинал. Ждал, когда выспится этот забулдыга. Спит, как с большого похмелья.
Вышли в соседнюю комнату. Там вповалку спали солдаты. За столом — Седых и Дьячков. Валиахметов выставил бутылку коньяка. Еще одна, точно такая же, но почти пустая, стояла на столе. От раскрасневшегося лица Дьячкова вполне можно было прикуривать.
— Долга, долга спали, товарищ младший лейтенант, — укоризненно качал головой Валиахметов, открывая крышку котелка. — Вся теперь холодный. Как его кушать будешь?
— Сойдет, — сказал Батов и сел рядом с Грохотало. Против Седых стоял раздвижной серебряный стаканчик, которым он разливал коньяк по кружкам.
— За твое боевой крещение, милый человек, — поднял стаканчик Седых, обращаясь к Батову.
Выпили.
— Тебе, Дьячков, кажется, хватит, — заметил Грохотало. — Ты же сразу больше полкружки хватил.
— Ничего не хватит, — храбрился Дьячков. — Утром, как штык, в строю стоять буду.
Батов долго не ел, ослаб и после первой порции коньяка услышал легкий шум в голове.
— Ешь, ешь больше, товарищ младший лейтенант: шибка полезна, — угощал ординарец.
— Подбавь ему, Валиахметов, подбавь! — дурачился Дьячков, тараща хмельные глаза.
— К черту! — запротестовал Батов. — «Валиахметов», «Грохотало» и всякое такое. Что мы, чужие, что ли? Как вас зовут, Валиахметов?
— Я говорил вам: Валей Абдулзалим-оглы Валиахметов.
— Натощак не выговоришь. Как хотите, а я вас буду называть Васей, — объявил он первое имя, какое пришло в голову.
— Хорошо, ладно, — заулыбался Валиахметов. — Вася — хорошо!
— Грохотало...
— Надо добавить: Аполлинарий Серапионович, — шутливо подсказал тот.
— Володя! Идет? И никаких Аполлинариев.
— Идет!
— Тебя, Дьячков, буду звать просто Николаем. А вас, — обратился он к Седых, — по званию или Иван Гаврилович. Все согласны? — спросил Батов и добавил: — Меня — Алексеем, Алешкой — как хотите зовите, откликнусь.
— Ну и шустер! — засмеялся
— Согласны! — подхватил Грохотало. — Давай, Вася, за второе крещение.
— Я ведь совсем ни разу не крещеный, — заулыбался новоявленный Вася, и морщинки лучами побежали от глаз.
— Ты, Дьячков, воздержись, — посоветовал Седых, — нас с тобой не крестили...
Но Дьячков не дослушал ротного. Выхлебнул из своей кружки коньяк одним глотком. Седых покосился на него добрыми серыми глазами, опустил кулаки на край стола.
— Затянулся наш ужин, — сказал он. — Давайте кончать.
— Товарищ младший лейтенант! — крикнул от двери Оспин. — У меня Кривко потерялся.
— Как потерялся?
— Был он тут, уже после ужина был и куда-то исчез. Разрешите поискать?
— Ложитесь спать. Я отдохнул, найду.
— Ох, этот блудный сын взвода! — рассердился Грохотало. — Я его, бандита, вдоль и поперек знаю. Опять где-нибудь крохоборничает. Пойдем вместе! Ты с нами пойдешь, Вася?
— Хорошо, ладно, — согласился Валиахметов. — Сейчас, только посуду уберу.
— Надеть шинели в рукава, — шутливо командовал Грохотало. — Автоматы взять с полными магазинами!
Они вышли в прохладную свежесть ночи. Все так же ухали где-то пушки, слышалась перестрелка. Над северной частью города небо полыхало оранжевым заревом. Оттуда вместе с прохладным воздухом тянуло гарью. Кое-где мерцали холодные яркие звезды.
Завернули в подъезд соседнего дома. Освещая путь электрическими фонариками, они прошли все этажи снизу доверху. Всюду валялись груды битого кирпича, жалкие остатки мебели. Переходя из комнаты в комнату, с этажа на этаж и обозревая это царство разрухи и смерти, Батов никак не мог отделаться от мысли: сколько в этот день искромсано судеб. Вдруг запнулся о труп. Посмотрел — гитлеровский полковник. Фуражка валяется рядом. Остекленелые глаза навечно остались открытыми. Полковник лежал на спине, перевесив голову через маленький чемоданчик и выставив давно не бритый подбородок. В правой руке зажат пистолет. Рядом — направленный на дверь пулемет с продернутой в магазин металлической лентой.
«Нет, — думал Батов, — сегодня оборвались не только светлые мечты. Сегодня перестали жить и вот эти звери с самыми страшными планами на будущее». В нем снова начала подыматься уже испытанная днем злость.
Батов повернулся, позвал товарищей. Спустились вниз. Свернули было к следующему подъезду, но Володя остановил:
— Чего мы будем шататься? Так никого не найдешь. Надо послушать, где живым пахнет.
Они обогнули вокруг пустой, угрюмо молчавший дом: никаких признаков жизни. Перешли к другому. Остановились, прислушались. Тихо. Уже почти миновали и этот дом, когда Вася предложил: