Горячая купель
Шрифт:
Батов ничего не ответил: волновался. Сейчас он встретится с теми, с кем придется делить все: и дела, и отдых, и хлеб. От них зависит многое, и он, Батов, за них в ответе. Командир должен быть отцом или, по крайности, старшим братом своих солдат. Но что делать, если этому «отцу» еще не исполнилось и девятнадцати? Правда, вот-вот исполнится, но ведь не станешь всем объяснять это.
Он, этот командир, даже не обстрелян. А среди солдат большинство — бывалые воины, знающие такие воинские «секреты», каких никогда не узнаешь
Увидев построенный для передачи взвод, Батов невольно улыбнулся. В училище он привык видеть взвод в два раза больше.
«Сколько же их было вчера?» — подумалось Батову.
Сверив количество людей по списку, новый командир перестроил солдат в одну шеренгу, подошел к правофланговому.
— Будем знакомиться по-настоящему, — сказал он. — Прошу называть фамилию и должность.
— Сержант Чадов, наводчик первого расчета, замещал командира отделения старшего сержанта Боброва, — шустро ответил правофланговый. Это был высокий темно-русый юноша с тонким лицом и узкими плечами.
— Откуда вы, Чадов?
— Вологоцкой, — так же быстро выпалил Чадов, чуть-чуть поведя плечом и сверкнув на солнце начищенным орденом Славы.
— Давно на фронте?
— Третий месяц пошел.
— Ранен?
— Нет.
Рядом с Чадовым стоял плотный солдат с крупным круглым лицом, но ростом ниже Чадова.
— Вы? — указал на него Батов.
— Я-то? — против ожидания, солдат заговорил тоненьким голоском. — Солдат Чуплаков, числюсь вторым номером первого расчета.
И только теперь Батов заметил, что следующий очень похож на отвечавшего, и повернулся к нему. Тот не заставил себя ждать.
— Солдат Чуплаков, подносчиком числюсь в первом расчете, — ответил он, несколько растягивая «о», как и первый Чуплаков.
— Вы братья?
— Нет, не братья мы. Однофамильцы.
— Откуда?
— Из-под Кирова мы оба. Раньше-то вятскими прозывались. Из одной деревни мы, из Чуплаков, — продолжал солдат, еще сильнее подчеркивая особенности своего говора. — Его отец да мой на одном солнышке онучи сушили, а его мать да моя мать из одной речки воду носили — вот и родня.
В строю засмеялись.
— Давно воюете? — спросил Батов, стараясь не обращать внимания на смех.
— Давно-о. От самого Днепра вместе топаем. И ранены вместе были.
— Награждены?
— А как жо — и наградили нас вместе.
— Где награды, почему не носите?
— А кто жо их за нас носит? — сделал обиженное лицо солдат. — Ординарцев-то у нас нету. Сами в карманах и носим.
— Почему в карманах?
— Да ведь потерять можно, ежели на груди-то носить. В бою я, как зверь, про все забываю...
Батов понял, что с этим балагуром сколько угодно можно говорить, и повернулся к следующему в строю.
— Сержант Оспин, командир второго расчета, — сдержанно, с достоинством ответил невысокий сержант. Чуть приподнятый упрямый подбородок и твердый
«Контужен», — отметил про себя Батов.
— Грохотало, строй роту! — послышался из-за палаток хрипловатый голос Седых.
Батову пришлось прекратить знакомство. Он приказал «надеть шинели в рукава», взять оружие и повел свой взвод в ротную колонну.
Солдат, шедший за Оспиным, завернул тело пулемета пустым вещмешком, лямки болтались впереди.
— Подберите лямки, товарищ солдат! — крикнул Батов и подбежал к нему, помогая замотать их.
Солдат недовольно посмотрел на командира и, шепелявя и окая, проворчал:
— Чать, мы из Пензы, порядки-ть знаем. Сам подверну, няньку мне не надо.
Этот по-медвежьи скроенный человек был Крысанов. Ему, видимо, перевалило за сорок. Только вчера он пришел в роту из фронтового госпиталя.
— Младший лейтенант Батов! — крикнул Грохотало. — Командир роты приказал вам немедленно получить личное оружие.
Батов не заставил себя ждать: какой же он фронтовик без оружия?
Грохотало, прохаживаясь возле строя роты, придирчиво осматривал снаряжение. Подносчика Кривко из второго взвода он окинул недоверчивым взглядом, взял у него коробки с лентами, взвесил в своих руках.
— Заряжены, командир, — натужно прохрипел Кривко. — Больше не подведу, верь мне.
— Подводил уже! — отрезал Грохотало. — Таких, как ты, проверять надо на каждой минуте по два раза, чтоб свинью не подложили. Смотри за ним, Оспин, — обратился он к командиру расчета.
— Ну-ну, командир... Кто старое помянет... — попытался отшутиться Кривко.
— Прекратить разговоры в строю!
Грохотало спокойно выдержал угрожающий взгляд Кривко и, убедившись, что ленты снаряжены патронами полностью, отдал ему коробки.
Если говорят, что простота хуже воровства, то жалость иногда оборачивается жестокостью. О Кривко и раньше знали, что он способен сыграть злую шутку или настоящую подлость подстроить. Но с неделю назад, уже на пути к Данцигу, на привале Кривко украдкой разрядил ленты в обеих коробках, чтоб легче нести было. Для виду сверху оставил патронов по пятьдесят — легко и для других незаметно.
На беду полк попал под перекрестный огонь двух группировок гитлеровцев. В самый напряженный момент боя пулемет Оспина замолчал. Расчету пришлось обороняться автоматами. Наводчик, когда перебегал с «максимом» в укрытие, погиб. В горячке Оспин чуть не пристрелил Кривко на месте, — да не поднялась рука на своего. Потом собирались предать Кривко военно-полевому суду — опять пожалели. Как всегда в таких случаях, рассудили: погибшего не вернешь, а еще одного погубишь. Так и отделался этот непутевый человек пустяковым наказанием, усвоив, что люди вокруг — добрые...