Горячее сердце
Шрифт:
— Это обязательно? — спросил Грачев. В его голосе послышалась настороженность, и он коротко взглянул на старшину, стоявшего позади Федора рядом с Алексеем.
— Это в ваших интересах. Вы же торопитесь?
— Конечно. Я готов. — И приказал старшине: — Кныш, пойдешь со мной.
Старшина молча козырнул. Потом подошел к тумбочке, стоявшей в стороне от двери, вытащил из ящика лимонку. Вставив в нее запал, положил в карман.
Федор ощутил в груди холодок.
Минут через пятнадцать
— Проходите. Как видите, народу у нас: раз, два — и обчелся. Приходится закрывать, когда отлучаемся.
В коридоре и дежурке горел свет. Дверь в кабинет Федора была открыта.
— Проходите сюда, — указал Федор на дежурку. Включив свет в своем кабинете, он полуприкрыл дверь, быстро прошел на свое место и сунул пистолет в ящик стола. Снял трубку телефона и крикнул: — Капитан-лейтенант, где вы?! Заходите ко мне!
Грачев шагнул в кабинет.
— Закройте, пожалуйста, дверь, — попросил Федор, оторвавшись от трубки.
Выполнив просьбу, Грачев повернулся к хозяину кабинета и оцепенел: на него смотрело дуло пистолета.
— Только без шума, — тихо сказал Федор. — Руки на голову, спиной ко мне. И без глупостей, капитан-лейтенант. Я выстрелю…
Федор поднялся из-за стола, подошел к Грачеву. Уперев ствол пистолета в его спину, освободил кобуру от оружия. Потом отступил на свое место, приказал так же тихо:
— Повернитесь. — Объяснил: — Согласитесь, Грачев, что у меня не было другого выхода. Вы — мародер, грабитель и знаете это лучше меня. Так что перейдем к делу… Сейчас вы позовете своего старшину и строго прикажете ему положить на мой стол гранату, которая у него в кармане. Можете даже сделать ему выговор за такую недопустимую вольность.
За все эти мгновенья, в которые Грачев был обезоружен, он не мог вымолвить ни слова. Внезапность, с которой обрушился на него Федор, казалось, парализовала его, и он все еще едва ли осознал случившееся.
— Ну, что вы раздумываете? — торопил его Федор, которого самого еще не покинула внутренняя дрожь. — Вы поняли меня?
— Да, да… — проговорил тот. — Дайте мне еще минуту. Здорово вы меня!
— И помните, Грачев, если вы сглупите, я выстрелю.
— Кныш! — громко позвал Грачев. Не дав опомниться мгновенно появившемуся в кабинете старшине, отчаянно скомандовал:
— Положи гранату на стол! Что это за безобразие?!
Взглянув на смертельно бледного начальника, Кныш вытащил гранату из кармана и тупо смотрел на нее, держа в раскрытой ладони. В это время очутившийся рядом Колмаков выхватил лимонку, оттолкнул старшину в сторону:
— Смирно стоять, старшина!
В дверях появились милиционеры. Увидев их, Кныш пришел в себя, вперился
— Это что означает, капитан?!
— Конец нам, Кныш, — отозвался тот.
— Ах ты, сволочь!.. — побагровел старшина, готовый ринуться на начальника. — Ты что же наделал?!
— Ни с места оба! — гаркнул Алексей.
— Вызовите наряд военной комендатуры! — приказал Федор милиционерам. — И своих тоже…
Через час с помощью Грачева, который уже в полной мере осознал свое положение, конвой воинского эшелона был обезоружен и арестован. У преступников, кроме пистолета Грачева, изъяли два автомата, десять винтовок и шестнадцать гранат.
Сразу было установлено, что с начала войны конвой сопровождал от Владивостока уже четвертый эшелон с военным оборудованием для Северного флота. Так как каждый раз состав оказывался недогруженным по тоннажу, к нему прицепляли и другие попутные военные грузы. В последнем рейсе таким грузом оказались шесть вагонов с парашютным шелком, которые шли из Ташкента через Новосибирск. Четыре рулона его и были похищены из вагона.
Всего группа Грачева совершила шесть грабежей. Крали все, что попадало под руку, торговали краденым в дороге. Ни Грачев, ни его подчиненные не отказывали себе ни в чем. Ночи превращали в пьяные оргии. В вагоне постоянно находились и женщины: пассажирские поезда шли переполненными, достать билеты на них было проблемой, попутчиц на вокзалах находили без труда.
На второй день после ареста группы Грачева все материалы на нее истребовала прокуратура Уральского военного округа…
Весне радовались все. Она не убавила дел, но бодрила своей животворностью, помогала побеждать усталость. И работа спорилась.
На дороге заметно прибавилось солдатских эшелонов. Наступление под Москвой отбросило гитлеровские армии далеко от столицы, но где-то на третьей сотне километров от нее, словно устав, замедлилось, затихло. А солдатские эшелоны, с военной лихостью катившие на Запад, будто выстукивали своими колесами весть о скором новом сражении, которое обязательно будет победным.
И тем горше для транспортных чекистов стало известие о гибели Юры Паклина, полученное в апреле.
Никто не спрашивал, откуда Иван Алексеевич узнал обстоятельства его гибели, да и подробностями его рассказ не отличался.
— Мне сказали, — сообщал он, — что Юра участвовал в ликвидации диверсионной группы. Было это где-то под Ржевом. Если верить разговорам, то можно допустить, что он совершил какую-то оплошность: в него выстрелили в упор…
После этого сообщения Федор подал второй рапорт с просьбой отправить его на фронт. На сей раз Ухов не рассердился, ответил просто: