Горячее сердце

Наумов Г. К.

Мария возмутилась:

— Нас затащили сюда силой, мы хотели посмотреть на свадьбу, вон сколько извозчиков у ворот! А нас затолкнули к незнакомому господину! В жизни с ним не встречалась и не хочу встречаться! Я буду жаловаться вашему начальству! Какой произвол! Какое безобразие! Невинных хватают посреди улицы!

Жандармский офицер поморщился:

— Перестаньте закатывать истерику. Помолчите. Здесь говорить должен я, а вы лишь отвечать. Понятно?

— Понятно, — смиренно кивнула головой Мария.

—

Вы действительно незнакомы с господином Кремлевым?

— Я же сказала, вижу впервые этого человека, так же, как и жених мой! — Мария гневно оглядела жандармского офицера. — А что, кстати, здесь происходит?

— Это вас, барышня, не касается. — Жандармский офицер был раздражен. — Отпустите этих… влюбленных…

— Я все равно буду жаловаться, — наступала на офицера Мария, — мы не жулики, чтобы нас хватать без церемоний!

— Да уберите ее… — жандарм посмотрел на городового. — Немедленно!

— Будет исполнено! — откозырял городовой. — Пожалте-с, вон отсюда!

Мария и Доменов бежали по грязи, только бы не остановили, только бы не остановили!

Наконец они решились перевести дыхание.

— А здорово мы их… обвели вокруг пальца, — выдохнула Мария.

— Здорово, — согласился Доменов.

Они не знали, что в это самое время один из полицейских подал жандармскому офицеру групповую фотографию. На ней рядом с Кремлевым стоял Доменов.

— Это ведь тот самый, что с барышней приходил сюда, — ткнул в лицо Доменова жирным пальцем полицейский.

Жандармский офицер буркнул:

— Сам вижу! Догнать!

Городовой бросился в темноту, но скоро вернулся:

— Не найти… Тьма, хоть глаз выколи.

— Ну, они от нас не уйдут. Узнаем, кто это, и установим наблюдение. — Жандармский офицер посмотрел на Кремлева. — Так кто это к вам приходил?

— А черт его знает, — равнодушно посмотрел на фотографию Кремлев. — Его кто-то из моих приятелей привел, вот и снялись кучей.

Доменова тогда не арестовали. Он бросил учебу и уехал с Марией под Челябинск работать в подпольной типографии.

— Революция требует профессионалов, — сказала ему Мария.

Ах, какие это были времена, окрашенные любовью, опасностью, романтикой!

Мария и Вячеслав выдавали себя за мужа и жену. Ведь они приехали на отдых к управляющему Мариинским прииском в Бишкуле Николаю Николаевичу Кудрину.

Молодых симпатичных супругов приглашали в гости, и они охотно соглашались. Все были в восторге: у Марии сильный голос, она самозабвенно исполняла романсы, а Вячеслав недурно аккомпанировал на гитаре.

Живущий в одиночестве молодой управляющий преобразился, по вечерам он открывал ворота, выводил запряженную лошадь. Начиналось катание с посвистом, хохотом, песнями.

А когда раскрасневшиеся на морозе гости вместе с хозяином возвращались домой, их ждала кухарка Аннушка. Она подавала солнечно-желтоватые аппетитные хрустящие шаньги с творогом. Иногда шаньги были со сметаной.

— Вкусно! — набрасывалась Мария на шаньги. — Никогда таких не ела! Научи, Аннушка, я всю жизнь буду мужу такие печь!

Аннушка смущенно хихикала и подсовывала шаньги Доменову:

— Кушайте, барин, кушайте на здоровье!

И никто не ведал, что управляющий приисками Кудрин, ценимый хозяевами за умение работать и обязательность, уважаемый рабочими за справедливость, натура широкая — гулять так гулять! — отвечающий на упреки после загулов: «Жизнь люблю! Очень люблю!» — прятал в своем доме подпольную типографию и с Марией и Вячеславом печатал брошюру «Пролетарская борьба».

Сильный, энергичный, с лицом, в чертах которого таились уверенность, упорство и даже упрямство, он сразу понравился Марии, она решила говорить с ним напрямик:

— Вас рекомендовал Сыромолотов. Я вам верю, как и Федор Федорович, буду предельно откровенной…

Поначалу Кудрина удивило предложение Марии, а потом он загорелся. Теперь трудно было представить, как бы они обошлись без него. Он умел все, его руки воистину можно было назвать золотыми.

На Мариинский прииск к Кудрину из Златоуста приехал рабочий Тютев, он привез дополнительно шрифты, валы, краски, поставил станок, замаскировав его в ящике с коллекцией камней, которую собрал Кудрин. Тютев показал, как обращаться со шрифтами, как удобнее набирать.

Кудрин первым овладел наукой Тютева.

Через несколько дней после начала печатанья брошюры к Кудрину нагрянул на ревизию горный исправник.

Делать нечего. Надо угощать. Кудрин имел уже возможность убедиться: ревизор — любитель выпить и закусить, особливо на дармовщину.

— Проходите, проходите, — пригласил Кудрин исправника. — Сейчас стол накроем… Аннушка, поторопись.

И кухарка Аннушка поторопилась. Когда Кудрин подошел к накрытому столу, он глазам не поверил: на самом почетном месте рядышком с графинчиком высилась банка с типографской краской. Аннушка приняла ее за черную икру!

Кудрин чертыхнулся про себя, загородил стол, схватил банку и заторопился на кухню.

Позади уже стоял исправник. С обидой он сказал Аннушке:

— Ого, какой скупой хозяин-то у тебя. Пожалел черной икры. Небось для своих интеллигентных гостей оставляет. А я-то, что? Горный исправник всего-навсего!

Кудрин быстро вернулся:

— А я вам красную икорку принес. Та черная… того… испортилась. Пришлось выбросить.

Печатание брошюры грозило затянуться на несколько месяцев. Кудрину приходилось на целый день уезжать на прииск. Мария с Вячеславом подолгу выискивали в кассе каждую буковку. Порой готовая верстка вырывалась из рук. И шрифт разлетался по полу. Все начинай сначала!