Горячее сердце
Шрифт:
— 4-19… Ты почему такая сердитая? Я даже тебя не узнал… Нет-нет, к ужину не жди. Я сегодня задержусь… Приду поздно. Деловая встреча… Ложись спокойно. Спи, целую, дорогая, целую…
Глава одиннадцатая
Соколов
К Соколову в Уралплатине привыкли быстро. Привык к нему и Доменов.
Соколов показал себя работником расторопным, исполнительным, молчаливым.
Лишь однажды Соколов не выдержал.
Доменов
— Здесь три тысячи рублей… Это, считайте, премия… Вам.
— За что? — недоуменно поднял брови Соколов.
— За отличную, как сейчас говорят, ударную работу.
— Точнее?
— За то, что сохранили французской анонимной компании платину в целиках, пустив драги мимо них.
— Значит, деньги от французов.
Доменов оглянулся на двери кабинета:
— Я вас ценил за то, что вы не проявляли излишнего любопытства. Понимали все с полуслова.
— Извините.
— Бог с вами, Николай Павлович. Но с вами я в прятки играть не намерен. Когда мы добьемся передачи Березовских золотых рудников и Тагильских платиновых приисков в концессию французам, то получите в двадцать раз больше.
— Что мне с ними делать? — посмотрел на пачку банкнотов Соколов.
— Спрятать в карман, чем живее, тем лучше… А при случае отдать долг Чарину. Он скоро прибудет в Свердловск.
— Вы знаете… обо всем?
— Порадуйте свою молодую жену. Слышал, она любит драгоценности и наряды?
Соколов постоял в нерешительности:
— Что ж, последую вашему совету. Но мне хочется отблагодарить вас за все доброе, что вы для меня сделали… Устрою-ка я на эти деньги прием. Простите, званый… еще раз простите, товарищеский ужин. Надо встряхнуться. И жена скучает. Жаждет поблистать в мужской компании. Приходите. И приглашайте всех ваших, — Соколов помялся, не зная, как точнее сказать, — компаньонов, коллег, в общем, единомышленников. Приходите. Нам никто не помешает. Мы сняли весь второй этаж в кирпичном двухэтажном доме на тихой улочке. Сад огромный. Весь в черемухе и сирени. Кухарку подыскал. Молоденькая, но уже мастерица… У матери и отца научилась. Мать искусница готовить и отец — повар в ресторане. Такое подаст — язык проглотите!
Доменова осенило: «Вечеринки в доме у Соколова. Самый лучший вариант для встреч с коллегами. Можно поговорить обо всем. А конспирация — полная!»
Через день Доменов со своими дружками заглянул к Соколову.
Потом стали приходить чуть ли не через день, засиживались допоздна. Как не засидеться за столом, на котором теснились бутылки с оригинальными этикетками — прозрачные четырехугольные с коротким горлом, темные, раздутые и высокие, изящные… А в серебряном ведерке всегда стояли между кусков льда, невесть откуда добытого, бутылки с шампанским. Глаза разбегались!
— А вы не из рода виноторговцев? — пошутил как-то Доменов. — Не дед ли уберег от революции свои винные склады?
Часто гости приводили командированных из Москвы и Сибири.
Кто только не перебывал у Соколова.
Буквально через месяц-полтора Соколов знал о каждом такое, что ни в одной анкете не пишется…
Сам он не интересовался приходящими. Но его жена — Антонина, Тоня — преображалась при виде гостей, походка пружинилась, глаза начинали сиять.
Она встречала гостей в коротком модном платье, сшитом рубашкой с напуском, на груди вытянутый галстук.
А иногда она обряжалась в бальное платье без рукавов с громадным треугольным вырезом на спине, кончающимся где-то ниже пояса, и декольтированной грудью.
Бальное платье тоже было до колен, вискозные блестящие чулки подчеркивали волнующие линии длинных ног.
У мужчин этот наряд вызывал шок.
Они восхищенно ахали-охали, хвалили вкус хозяйки, плотоядно поглядывали на вырезы, а Тоня простодушно восклицала:
— Жаль, что не могу продемонстрировать мою новую шляпку. Она такая милая. С мягкими полями, открытая-открытая спереди!
Но больше всего мужчин поражало лицо Тони — округлое, без единой морщинки, чистое, с уходящими до висков, изогнутыми, чуть подрисованными бровями… А глаза! Широко распахнутые… То беспечно-веселые, иной раз глуповатые. То вдруг обретающие задумчивую глубину.
Короткая мальчишеская стрижка подчеркивала шею, обвитую бусами.
При знакомстве Антонина начинала отчаянно кокетничать, глаза ее обещали столько, что кавалеры теряли голову. И всегда ей хотелось узнать побольше о тех, кто приходил, словно она выбирала более достойного, чем Соколов.
— Ой, а это кто? Инженер? Богат? Женат? Сколько у него детей? — щебетала она. И ей, подвыпив, выкладывали все, что знали.
Вот около нее пристроился Савельев. Василий Васильевич. Мужчина еще в соку. Лет сорока восьми — пятидесяти. Видный горный инженер. Главноуправляющий Ленскими приисками, которые недавно сданы в концессию «Ленагольдфильдс». Кто-то сболтнул, что в период Ленских расстрелов в 1912 году Савельев занимал должность заведующего нижним управлением, и рабочие требовали его уволить за бездушность.
Но сейчас он вновь процветает. Правда, выдает себя за главноуправляющего, хотя Доменов сказал, что он помощник управляющего. Возвращается Савельев в Сибирь с курорта, с берегов Черного моря. Остановился в Свердловске у своих бывших коллег по Ленским приискам, Матвеевича и Стахевича. Они и привели его к Соколову.
Василий Васильевич хватает Антонину за руку, умоляет:
— Будь моей! Я тебя озолочу, четь-слово, озолочу!
Антонина грозит ему пальчиком:
— Осторожней! У меня ревнивый муж. Он вас застрелит. Револьвер с гражданской при себе носит.