Горячие деньги

Фрэнсис Дик

Острые обломки мебели торчали посреди развалин как руки заживо погребенных, куски пыльной материи, происхождение которых определить было уже невозможно, слабо трепетали, когда их задевал порыв ветра. Все, что я привез с собой из квартиры, тоже пропало под развалинами, кроме снаряжения для верховой езды – седло, шлем и сумка с костюмом остались на заднем сиденье машины вместе с портфелем Малкольма. Все погибло безвозвратно, и я с удовольствием подумал, что фотография Куши с мальчиками в серебряной рамке осталась в моей квартире.

Перед домом все было усеяно осколками разбитых оконных стекол. Мы вместе

с полицейским прохрустели по стеклам, пройдя вдоль дома к кабинету, мимо развалин гардеробной, полуразрушенная стена которой обвалилась на водопроводную трубу.

Стены кабинета и кухни почти не пострадали, но дверь кабинета, которую я так тщательно устанавливал под определенным углом, раскрылась нараспашку. Кабинет был завален обломками кирпича и штукатурки. Взрывная волна прокатилась через комнату к окнам, сорвав с места все невесомые листки бумаги и разметав по полу. Большая часть фотографий и небольших безделушек-сувениров тоже лежала в пыли на полу, в том числе и кожаный стаканчик для карандашей с кусочком проволоки. Не считая великолепного книжного шкафа у одной из стен, в котором теперь недоставало большого старинного зеркала, все в комнате выглядело вполне сохранным, хотя уборка пыли и мусора сама по себе еще доставит хлопот.

Я еще долго заглядывал в окна кабинета, но в конце концов вынужден был признать поражение. Слишком много вещей сорвало при взрыве со своих мест, чтобы я смог найти что-то недостающее или лишнее. Я не нашел ничего особенного, как и вчера вечером, когда заходил за отцовским портфелем. Правда, тогда я был слишком напряжен и встревожен, чтобы замечать какие-то мелочи.

Покачав головой, я обошел вокруг дома, мимо все еще надежно запертой двери в сад, которая была в конце коридора первого этажа. Она устояла при взрыве, который обрушился на более близкие цели. За ней была длинная увитая плющом стена бывшей детской. Я прошел вдоль нее и оказался в саду позади дома.

На лужайке полицейские вбили в землю стойки и привязали к ним ленту, чтобы никто не подходил к дому. За лентой до сих пор толпились любопытные, разглядывали руины, оживленно переговаривались, показывали пальцем, подходили посмотреть и возвращались обратно на дорогу прямо по газонам. Среди них я заметил Артура Белбрука с двумя собаками, что-то увлеченно пояснявшего окружающим. Вокруг него собралась изрядная толпа слушателей. Фоторепортеры из газет, похоже, уже угомонились, но любительские камеры продолжали щелкать.

Во всем этом был какой-то странный порядок, который больно задел меня своей неуместностью.

Повернувшись к зевакам спиной, я заглянул в окна детской, стараясь посмотреть на комнату с другой точки зрения, чем в прошлую ночь. Не считая гардероба и моей спальни, это была единственная комната, которую не затронуло переустройство, затеянное Мойрой. Детская по-прежнему выглядела такой, какой была на протяжении почти сорока лет – настоящим детским царством.

Там все еще стояли старые кресла и большой стол, который в нашем воображении часто становился крепостью или лодкой, космическим кораблем или осадной башней. Длинные полки вдоль северной стены по-прежнему были заставлены игрушечными паровозиками, строительными конструкторами, настольными играми и мягкими игрушками. Там все еще стояли новенькие сверкающие никелем велосипеды Робина

и Питера, которые им купили всего за неделю до катастрофы. На стенах висели плакаты с портретами музыкантов, книжный шкаф был до отказа забит детскими книжками.

Взрыв произошел довольно далеко от детской, кроме того, ее защитила одна из массивных опорных стен дома. Поэтому детская пострадала гораздо меньше всех остальных комнат, в которые я заглядывал раньше. Только выбитые окна и слой пыли, занесенной через распахнутую дверь, говорили о случившейся катастрофе. Полдюжины плюшевых мишек свалились с полки, но велосипеды по-прежнему стояли.

«Что-нибудь, что стояло бы не на своем месте или пропало», – говорил инспектор Эйл. Ничего такого я не заметил ни в прошлую ночь, ни теперь.

Разочарованно пожав плечами, я обошел вывороченные наружу обломки домашней обстановки и заглянул в окна столовой в дальнем конце дома. Как и детская, столовая не очень пострадала при взрыве, не считая уже знакомого нагромождения обломков, занесенных через дверь, и толстого слоя серой пыли.

Длинный стол, окруженный стульями с высокими спинками, стоял на своем месте. Несколько декоративных тарелок, висевших на стенах, упали и разбились. Буфет был перевернут, но оставался там же, где стоял всегда. Малкольм говорил, что этой комнатой редко пользовались с тех пор, как у них с Мойрой начались скандалы.

Я добрался до кухни и вошел внутрь. Полицейский встревожился. Я сказал, что уже заходил сюда раньше за отцовским креслом, которое кто-то поставил на место. Это его немного успокоило.

Я сказал, указывая на дверь в дальнем углу:

– Эта дверь ведет в подвалы. Вы не знаете, туда никто еще не заглядывал?

Полицейский ответил, что вряд ли. Он почти уверен, что нет. Он не слышал, чтобы кто-нибудь говорил о подвалах.

Две подвальные комнаты располагались под кухней и столовой. Но без электрического света мне не очень-то хотелось туда спускаться. Хотя… почему бы и нет?

Малкольм хранил там на стеллажах полсотни бутылок отличного кларета. Он очень расстроится, если бутылки разбились. Куши иногда устраивала в подвальной комнате романтические обеды при свечах, с красными салфетками на столе и цыганской музыкой. Складные стол и стулья, должно быть, до сих пор там, и куча разного старого хлама, которым больше не пользовались, а выбросить почему-то было жалко.

Я спросил полицейского, нет ли у негр карманного фонарика. Фонарика у него не было. И я пошел к машине. У меня в багажнике был переносной фонарь, на всякий случай. Фонарь был в порядке, и я спустился в подвал. Полицейский, исполняя свой долг, следовал за мной.

Вопреки ожиданиям, в подвале было сухо. Я боялся, что его затопит водой из пробитого резервуара на чердаке и разорванных взрывом водопроводных труб.

Все драгоценные отцовские бутылки были целы. Стена с дымоходом, которая начиналась у самого фундамента, хорошо защитила все, что за ней находилось, от последствий взрыва – как наверху, так и в подвале.

Нагромождение старых поломанных стульев, допотопных светильников, обитый железом сундук, спинки от кровати, старый столик на колесиках, весь этот хлам оживал ненадолго в желтом свете фонарика и тут же снова исчезал во мраке. Обычный старый мусор, который не трогали годами.