Горячий источник
Шрифт:
И вдруг, случайно повернув голову, на другой стороне улицы, я вижу тачку, которую только что показывал мне Глеб. Машину, на которой сбили мою Мари. Из нее выходит водитель скорой помощи, сын той самой Прокофьевны, которая меня терпеть не может, убеждая девчонок со мной не связываться. Ольга как-то говорила, что ее в клинику устроила именно Тамара Прокофьевна, мол, она ей как мать. Притащила она на работу и своего сына, его мне Ольга тоже показала.
В моем мозгу складывается известная лишь мне одну цепочка выводов. И даже та информация, которую сообщил мне Глеб
Я перебегаю дорогу, вытаскивая парня из тачки. Ира пытается остановить, но до меня не доходит смысл слов, что она кричит.
– Ты сбил мою собаку? – рычу, хватая его за грудки, он бьется башкой о раскрытую дверь.
– Это не он, успокойся, Паша! – хнычет Ира.
Но сын главной медсестры клиники, имя которого мне до сих пор неизвестно, смотрит на меня с такой ненавистью, что я отшатываюсь. Его глаза наливаются кровью. И уже непонятно кто с кем должен разобраться.
– Я не хотел к тебе подходить! Жена просила оставить тебя, но ты сам напросился!
Его первый удар приходится в мою челюсть, ее как будто сносит вправо, слышится хруст и странный скрип. Я падаю на сырую, протравленную токсичными выбросами автомобилей дорогу, сильно ударяясь копчиком, но вскакиваю, между нами завязывается драка. Мы катаемся по земле. А Ирка повторяет одно и тоже, как будто вошла в круг, из которого не может выйти.
– Это не он сбил твою собаку!
– Какую еще собаку?
– хрипит мужик и снова бьет.
Однако я сильнее, поэтому легко укладываю на спину, падаю сверху, собираясь ударить кулаком, но Ирка хватает меня за руку. И я почти отбрасываю, но вовремя останавливаюсь, потому что никогда не смогу причинить этой женщине боль.
– Пашенька, милый, - садится она рядом со мной на бордюр, гладит лицо, стирая кровь, - это не он, - выдыхает, замечая, что я успокаиваюсь.
– Прости, - качнув головой, тру переносицу.
Как же это просто, оказывается. Я и она, вот так, решать что-то вместе. Пашенька, надо же. Костяшки на руках болят, а я не могу оторваться от глаз, что смотрят на меня со странной нежностью.
– Это Петр Иванов, - шепчет Ира, растирая мои руки, - он сбил твою собаку, и меня тоже он.
– Кто? – не понимаю, о чем она.
Мой противник угомонился. Он шатается, перепачкался в грязи и садится рядом с нами, предварительно потрогав холодный камень. Так и сидим на бордюре втроем.
– Меня Саня зовут, - протягивает он окровавленную ладонь.
Я пожимаю руку.
– Паша.
– Это тачка ее мужа, - смотрит на Иру, потом снова на меня.
– Петька Иванов сегодня попросил отогнать ее в центр.
Он выплевывает изо рта какую-то кровавую жижу, а потом прибивает носком ботинка.
– Я тебя убить вначале хотел, а потом жена рассказала правду, и я понял, что она сама виновата. С годами простил, принял, но ты у меня, как красная тряпка перед лицом.
– За
– Мы с Петькой с детства дружили, - достает он блестящую фляжку из бардачка и снова садится рядом, выпивая, - мы занимались тут легкой атлетикой, бегали, у нас была даже идея посветить этому жизнь. Хотели стать учителями физкультуры, олимпиады по бегу выигрывали, хотя соревновались только друг с другом. Но потом родители запихнули его в Универ, он уехал в Москву, а я остался, в болоте по колено. Он пошел по карьерной лестнице, с муженьком ее связался.
Он снова смотрит на мою Ирку, непроизвольно закрываю ее плечом.
– Какое-то время я ездил к другу. Там я и увидел свою будущую жену, - делает еще один глоток, - я влюбился, она совсем молоденькая была.
Не понимаю, зачем он все это рассказывает? Мне нет никакого дела до его жены.
– Когда я услышал, что мать ее мечтает баром заведовать, я загорелся этой идеей, нашел придорожный по дешевке. Привозил их сюда несколько раз, уговаривал переехать, в Москве за такие деньги ты ничего не купишь. Я тогда не знал, что она тебя через дорогу увидела. Мать ей рассказала, что ты тот спасатель, что из трубы ее вытащил.
И все становится понятно. Я отворачиваюсь. Прошлое накрывает меня с головой, не хочу, чтобы Ира знала об этом, мне стыдно. Это то, что разочарует ее.
– Я думаю, что нам пора, - пытаюсь встать, но он настаивает на разговоре.
– Думал, она ко мне переехать загорелась. Мать уламывала вернуться к Пику. А оказывается, ты стал для нее чем-то вроде ожившей фантазии.
Ну почему сейчас? Ну как такое вообще возможно? Ира смотрит на меня, потом на него.
– О чем он говорит, Паша? – спрашивает моя любимая докторша.
Она чем-то встревожена, она чернее тучи. А теперь еще я со своей гнусной историей.
– Я с ума сходил по ней, - продолжает сын Прокофьевны, - я выхаживал ее с восемнадцати лет, предложение ей сделал на третьем свидании. А она...
Он хватает меня за грудки, в нос ударяет кислый запах спиртного из открытой фляжки.
– Ты ведь даже имени ее не знаешь.
Но теперь уже поздно.
– Не знаю, - качаю головой.
– Она потом поняла, что беременна...
Ирка убирает руку, перестает гладить мое плечо. Она смотрит на землю.
Вот она невидимая стена, неоштукатуренная, с кусками раствора между кирпичами, она опускается, разделяя нас с Ирой.
– Что?
– поворачиваюсь, в недоумении.
Но Саня, похоже, решил добить меня окончательно.
– Пыталась тебя найти, но вас отправили в командировку на несколько месяцев, – уже не говорит, а плачет Саня.
– Она одна с этим была, молоденькая, глупая. Испугалась, матери даже не сказала, никому не сказала. Сама аборт сделала.
Стыд приобретает размер грузового автомобиля, что летит на меня на огромной скорости. И через секунду я превращусь в раздавленный на дороге арбуз. На проезжей части размазана сочная алая мякоть пополам с грязью и краской дорожных отметок.