Горячий осколок

Шмерлинг Семен Борисович

Называя фамилию, офицер быстро придвигал генералу орден или медаль, и тот, шагнув навстречу человеку, отозвавшемуся коротким «я», крепко пожимал руку, протягивал награду.

Когда адъютант назвал очередную фамилию, генерал, уже взявший со столика орден, замер и внимательно вгляделся в приближающегося высокого парня. Его шея и грудь были перемотаны бинтами, а на гладко

выбритой голове темнели следы ожогов.

— Младший лейтенант Петров, — представился раненый.

— Петров? Что и говорить, редкая фамилия, — улыбнулся генерал. — У нас в селе каждый третий — Петров. А ты не танкист?

— Так точно, танкист.

— Из хозяйства Гричука?

— Так точно, товарищ генерал.

— Тогда я о тебе знаю, наслышан… Значит, живой, а теперь и здоровый?

— Так точно, товарищ генерал.

— Заладил «так точно» да «генерал», ишь служака. А ну-ка доложи всем про свои приключения.

«Так вот кто это? — вспомнил Алексей. — Тот самый Петров, который первым ворвался в занятый фашистами город! А генерала я видел ещё полковником, в том маленьком украинском городке, около казнённых немцами танкистов. Да, да, он ещё приказывал составить наградной на командира танка Петрова, которого искали и не могли найти. Что же было с ним дальше?»

— Докладывай, не стесняйся. Да к народу повернись.

— Слушаюсь, товарищ генерал. — Петров сделал поворот кругом, стягивая рукой распахнувшиеся полы халата. Крутой, со свежим шрамом лоб, щеки с ямочками и круглый подбородок густо взялись розовой краской. — «Красивый», — вспомнил Алексей рассказ танкиста.

— Подбили нас из пушки… вот, — скороговоркой начал младший лейтенант. — Ну мы из танка выскочили…

— Не торопись. Главное не пропускай. До того как их подбили, — обратился генерал к раненым, — они на «тридцатьчетверке» речку форсировали, прорвали оборону противника и ворвались в город. Тем самым нанесли неприятелю значительный урон. Считаю, что таким образом экипаж Петрова обеспечил успех общего наступления…

— Обеспечил… — повторил Петров и замялся. — В общем, — глубоко вздохнув, продолжал он. — Как я выскочил из танка, то пополз через улицу.

Оглянулся раз, другой — ребят не видать. «Наверное, думаю, — в другую сторону подались». А пули над головой свистят. Передо мной дом кирпичный. Дверь распахнута… Заглянул — никого. Вот я через порог. Смотрю: лаз в подпол. Спрыгнул в него. Кричу ребятам: «Сюда, сюда!» Не слышат. А танк наш в это время взорвался. И дом, в котором я был, от этого взрыва развалился. Меня засыпало в подполе. Только через двое суток откопался, когда уже наши части вперёд ушли… Вот и все.

— Не больно толково рассказываешь, — отметил генерал, прикрепляя к халату Петрова орден Красного Знамени, — но воюешь толково.

Раненые выходили из класса. Они переговаривались, свёртывали самокрутки, разглядывали и ощупывали ордена и медали. Якушин держался поближе к младшему лейтенанту. Всматривался в юношеское лицо и представлял себе, как Петров мчится на танке по городу, давит фашистские орудия, тушит на себе горящий комбинезон и, погребённый и замурованный взрывом, руками разворачивает камни, бревна, доски, разгребает землю, выбирается наружу, ещё не зная, кто в городе — наши или немцы.

Вспомнил Алексей и тот вечер, когда растерянный, с подрагивающим пистолетом в руке вёл по украинскому селу пленного немца-шофёра. Вспомнил и рваный осколок снаряда, который всё ещё носил с собой.

Сколько же времени прошло с тех пор? Совсем немного. Всего-то два месяца, меньше школьной четверти. Пожалуй, сейчас он пригодился бы и младшему лейтенанту Петрову, мог бы даже пойти с ним в атаку.

Вместе с Петровым и другими ранеными Якушин вышел на школьное крыльцо, под тень старых акаций. Отбивая госпитальные запахи, ветер дохнул сиренью и бензином, жаром асфальта и раскалённых камней, принёс отдалённые голоса и гудение машин, которые шли с фронта и на фронт.

Прислушиваясь к отдалённому гулу, Якушин думал, что его ждут тяжёлые дороги и опасные бои, ждут встречи с разными людьми, хорошими и плохими. Идёт война, которая ещё не кончилась. Да что там война — вся жизнь впереди!