«Горячий свой привет стране родной…» (стихи и проза)
Шрифт:
Как-то быстро я решил: пойду. Будь что будет, а пойду. Закрутил новый галстук и отправился на работу.
Кончилась неделя. В воскресенье, в десять часов утра, я уже был перед домом хозяина. Позвонил. Матильда открыла дверь. Боже, как она была некрасива! Зачем природа так безжалостно смеется над людьми? Ну, хоть бы немножко ниже ростом, немножко полней, немножко свежей. И эта ужасная челюсть… В тот момент я искренне пожалел ее. Хорошо, я потеряю! еще один день своей жизни, их было уже так много и, наверное, будет еще больше, но сегодня я постараюсь развлечь это несчастное существо. Пусть она хоть на один
Матильда сияла. На ней был модный, спортивный костюм, широкая, белая юбка, блузка, короткие носочки и белые туфли. На другой девушке всё это было бы чертовски кокетливо, но бедная Матильда! На кого она была похожа в этом наряде? Всё мое решительное настроение сразу исчезло.
В квартире никого не было. На столе лежали уже приготовленные бутерброды, термос; на диване — ракетки и мячи. Мы обменялись несколькими незначительными словами и вышли на улицу. Автомобиль хозяина был начищен, — наверное, промаслен и наполнен газолином. Не очень модный, но еще в хорошем состоянии, Бюик. Мы сели и поехали.
Был чудный день. Солнце светило ярко, воздух прозрачный; один из тех редких хороших дней, которыми так небогат нью-иоркский климат.
Матильда хорошо управляла машиной; спокойно, уверенно. Видимо, она знала машину и любила управлять. А тут еще с ней рядом молодой человек. Но молодой человек не спешил разговаривать.
Пока мы ехали по городу, я старался не отвлекать ее от руля. Но вот мы выехали в предместье; потянулись поля, сады, широкие дороги. Я немножко размяк.
— Далеко ли до теннисного клуба? — спросил я Матильду.
— Не очень. Теперь близко.
Она мельком взглянула на меня и прибавила:
— Только мне не особенно хочется туда ехать.
Бедняга! Ей не хотелось появляться там, где было много
веселой, красивой молодежи. Года два тому назад я был у знакомых, на одной ферме, где была маленькая теннисная площадка. Это было миль двадцать от Нью-Йорка. Я рассказал Матильде. Она спросила, как называется местность. Я назвал. Она оживилась.
— Давайте, поедем туда сейчас.
— А не далеко ли будет?
— Глупости, машина выдержит.
Машина-то выдержит, подумал я. Мелькнула мысль попросить Матильду научить меня управлять автомобилем. Но удержался.
Мы выехали на боковую дорогу и помчались в другом направлении. Ферма находилась недалеко от озера с индейским названием. Мы немного заблудились, потом у кого-то спросили и минут через сорок пять уже въезжали во дворик фермы, встреченные лаем собак и кудахтаньем кур. Хозяева, старые галичане, вышли навстречу. Я напомнил им, что был у них два года тому назад, назвал имена своих друзей, и хотя всё это не произвело большого впечатления на стариков, мы получили по стакану молока и вместе со стариком отправились к озеру. Там ничто не изменилось. Мне показалось, что даже старая, дырявая сетка для тенниса была та же самая. Я дал старику доллар и он оставил нас одних.
Матильда была совершенно счастлива. Мы начали игру.
Должен вам сказать, что за всю свою жизнь я играл в теннис всего три раза. Об игре я имел смутное представление. Два человека посылают мяч над сеткой, причем каждый старается запустить его так далеко или так высоко, чтоб его партнер был не в состоянии послать мяч обратно, по крайней мере, узаконенным
Матильда знала игру в совершенстве. Я оказался профаном. Мои мячи летали не только над сеткой, но даже через мою партнершу. Она то и дело бегала в кусты. Ее же мячи всегда летели прямо на меня. Она попросту учила меня играть.
Мы быстро утомились. Стало жарко. Мне стало скучно. Но Матильда, казалось, ничего не замечала. Чем старательней и оживленней играла она, тем всё мрачней становилось у меня на душе. Я вдруг вспомнил разговор с ее отцом в баре. Мне показалось, что я начал кое-что понимать. Да ведь я круглый дурак! Как я мог не понять всей этой истории. Даже рабочие поняли ее. Ведь я не играю с Матильдой в теннис, я действительно зарабатываю себе прибавку. Ужас… Разве мог бы так поступить Жан Кристоф? Конечно нет. Так почему же я…
Меня охватил нехороший страх. Словно туман повис у меня над головой. Я задрожал…
А Матильда перестала шутить. Видимо, ей захотелось наказать меня за плохую игру. Мячи стали летать прямо, но мимо меня. Теперь я то и дело бегал в кусты. Матильда играла и смеялась. А что если?.. Страшная мысль промелькнула у меня в голове.
Вдруг мяч просвистел надо мной и скрылся далеко за площадкой. Матильда бросила ракетку прочь от себя и весело
растянулась на траве. Я увидел голую ногу и белые теннисные штанишки. Мне показалось, что я понял всё!
Я сбежал с холма, на котором стояла ферма. Быстро нашел мяч. Что же теперь? Обратно? В моей голове молниеносно промелькнул, созданный моим разгоряченным воображением, фильм: вот мы с Матильдой кончили играть. Отдыхаем. Едем домой. Останавливаемся у маленькой таверны, пьем коктейли. Приезжаем домой. Там ждут нас отец и мать. Ужин. Непринужденный разговор. Через неделю мы идем с Матильдой в кинематограф. Она учит меня управлять автомобилем. Вскоре я ее закадычный друг. В семье я, как свой. Получаю прибавку! Да что там прибавку! Ее отец прямо говорит мне: «женитесь, дети. Я стар, наследников у меня нет. Умри я с женой, кто будет хозяйничать в мастерской? А дело-то ведь доходное». И вот я женат. Я — управляющий. А там проходит еще несколько лет, старики умирают и я уже хозяин. Строгий, деловитый. И все мои знакомые говорят про меня: молодец, сделал карьеру. Такие не пропадают…
Я спустился к дороге, обвивающей синее озеро, я посмотрел назад. Там ждала меня Матильда. С минуту я постоял, словно я сам не поверил тому, что я собирался сделать. Потом, не думая ни о чем, я побежал прочь от фермы. Сначала я бежал медленно, затем быстрее, еще быстрее и наконец я побежал так, что слезы полились у меня из глаз. Впрочем, быть может, это было не от быстрого бега, а от чего-то другого. Не знаю.
Я бежал долго. Перепрыгивал через какие-то ямы, канавы; перебегал дороги, поля; продирался сквозь колючие кусты. Теперь не помню, сколько времени я бежал. Отдыхал, бежал, лежал, опять бежал… Добежал до какого-то поселка. Пил соду. Увидел проезжающий автобус. И только тогда, уже влезая в автобус, я заметил, что всё еще крепко сжимал в своей руке теннисный мяч. Я выбросил его в окно и, совершенно обессиленный сумасшедшим бегом, повалился на сиденье. Я был как во сне; ничего не видел, не слышал, не чувствовал.