«Горячий свой привет стране родной…» (стихи и проза)

Чехонин Михаил Георгиевич

1944

Волга

Черный дым лежит на мерзлом поле — Здесь прошла сражений колея, Волга, Волга, Стенькино раздолье, Сторона далекая моя… Много было песен понапето, Но еще одну тебе споют — Как сухое, пламенное лето Разметало русский твой уют. Как задумал враг, искони древний, Разломать старинный твой уклад, Как горели села и деревни, Как оборонялся Сталинград. Боль и гнев тяжелых испытаний Вынесла великая река. От твоих неслыханных страданий У меня теперь душа легка. Мне не стыдно в будущее время Поколеньям будущим взглянуть За свое такое Боевое племя, За его такой суровый путь… В эти дни нередко вспоминаю Я

твои крутые берега, Я тебя не видел, но я знаю, Отчего ты мне так дорога. Отчего так весело во взоре И так грустно в сердце у меня, Волга, Волга, Вражеское горе — Сторона далекая моя.

1943

Вечная битва

Се ветры Стрибожьи внуки

Кончился бой. Неподвижны Мертвые люди и пушки. Смотрит в холодное небо Лик обожженной земли. Дуют свирепые ветры, Воют Стрибоговы внуки В темное логово ночи Долгие песни свои… Там, за старинным курганом, Вдруг пробужденные песней Медленное поднялись тени В тяжких доспехах своих, Грозно блеснуло оружье, И, разбежавшись, столкнулись Тысячелетние рати Воинов снова живых. Сумрак смотрел безучастный, Как закипела бесшумно Вечная, страшная битва Призрачных вечных бойцов. Долго сходились немые, Долго рубились нещадно, Падали, вновь поднимались И умирали без слов… Только прохладное утро Встало над лесом дремучим — Ожили, вздрогнули снова Камни, деревья и пни, И в трескотне пулеметов, В лязге и грохоте танков Вдруг провалились куда-то Тени седой старины. Место их заняли люди В серых солдатских шинелях Снова отстаивать грудью Шири родимой земли, Где-то пропели моторы И разорвался зловеще Первый слепой дальнобойный В розовой, свежей дали. Дрогнули горы далеко, Даже ответило море Эхом таким удивленным На громовое «ура». Все завертелось, смешалось, Все захлебнулось в тумане, Все потонуло в гремучем Воздухе дымном утра… И напоенное кровью Поле вздохнуло глубоко — Много здесь воинов билось, Много их здесь полегло. Пойте, Стрибоговы внуки, В песнях своих величавых, Вечным память сразившим Многовековое зло… Нет больше страха земного, Злые развеяны чары, Темные сломлены силы, Прахом рассыпан их миф. Все, что копили их предки Гордой душой, терпеливой, — Все погубили потомки, Диким позором покрыв. Спите же призраки-люди, Спите спокойно, но чутко, Новые беды нагрянут, Снова подниметесь вы. Жизнь бесконечно благая, Вечных ночей не бывает, Мир не напрасно омылся В вашей горячей крови. Время пройдет и залечит Черные раны раздоров, Вновь зацветет небывало Эта сырая земля. Если бы не было битвы, Если бы не было смерти — Так ведь и не было б жизни, Так и трава б не росла. Войте, свирепые ветры, Вейте над полем изрытым, Громкие песни слагайте Детям и внукам бойцов, Чтоб не забыли упавших В битве жестокой и вечной, Чтобы их славное имя Жило во веки веков!

1943

Круг

Опять придет цветущая весна, Ленивых дней прольется водопад, И ночи станут душные, без сна, Лукавые и горькие, как яд. В пустые мысли, как в колокола, Забьют желаний острых языки, Горячая от света и тепла, Слепая кровь запросится в зрачки. В душе — еще по-прежнему зима, Так неподвижно, тихо и темно — Привычная, домашняя тюрьма, Стремящаяся вырваться в окно. А тут уже идет, цветет весна, Ленивых дней гудит неровный шум, За ними ночи шествуют без сна, Усталые и душные от дум. Таких же, как безвольная весна, О том, что я — комок случайных мук, Случайных бурь случайная волна Не в силах разорвать проклятый круг…

Берег сна

Мне снилось солнечное море И берег темно-бурых скал, Где, осужденный, я стоял, Молясь о счастье и о горе. Всю жизнь свою благословляя, Я

размышлял о вечном сне, И сердца не было во мне, Но трепетала мысль живая. Когда же ветер пролетал, Я простирал бессильно руки; Конец своей жестокой муки Я бессловесно призывал. Передо мной пустынным мысом Шла в море бурная земля. Мне снилось, что я был не я, Мне снилось — я был кипарисом.

Сердце города

Центр гигантского механического тела, Пульс жизни, скованный сталью и цементом, Рождающий полчища белых и красных шариков, Создающий ритмы движения. Эти человеческие лица — Словно маски минутных страстей; Красные губы манят в темноту, Бледно-неоновые глаза утомления Вспыхивают и потухают… И титанические челюсти, дыша алкоголем, Медленно пережевывают миллионы жизней. Это сердце города, Зеркало старой красавицы — Времени. Я узнаю тебя, я хорошо знаю тебя, Старый развратник, мой город. Я знаю, чье сердце бьется в твоей груди — Это мое сердце…

Смерть Пьерро

Бумажный черт трепал ногами, Давясь лиловой бородой, А он, знакомясь с моряками, Пил виски с содовой водой… Кассир, торжественный и сонный, Прощал кому-то все грехи, А он, засмеянный и томный, Читал последние стихи… Когда ж, устав от скверных шуток, Свалилась в угол матросня, Тогда на смену пьяных суток Пришел рассвет второго дня. Бумажный черт лежал забытый И оскорбленный, как никто, Когда ушел вином залитый Последний гость, хрипя в пальто… И сторож, шоколадно-черный, Сдвигая клубное добро, — Потом нашел в мужской уборной Уже остывшего Пьерро…

Память земли

Угол неба полыхнул огнем, Пополам ломая небосвод, И упали вместе дождь и гром На покров безжизненных пород… Там, где камни первобытных скал В узких щелях вспоминали лед, Загудел поток и заплясал Дикой пляской прыгающих вод. Долгим вздохом вспомнила земля Молодость далекую свою — Гордый блеск зеленого огня И ветров мятежную игру, Страстный шепот раскаленных струй У подножья бесконечных гор, Солнечный могучий поцелуй, Времени любовный разговор…

Последний человек

Все умерло. Осталась лишь земля — Последнее жилище безнадежных, Последнее пристанище мятежных С разломанного бурей корабля. Уходит солнце в сумрачную даль, Душа лежит безводною пустыней, Ужасный жар сменяется на иней, Великий гнев на тихую печаль. Я выхожу в распахнутую дверь Пройти путем умерших поколений. Я шествую, как обнищавший гений, Как вечный Фауст, как голодный зверь… Последний гость обители земной — Я прохожу дорогами пустыми, Я плачу над руинами святыми — Никто не будет плакать надо мной!

Скрипач

Слушай, бедняк, и запомни — Скрипка беззвучна твоя, Это не скрипка играет, Это играет душа. Это грустит твое сердце В призрачном беге минут, Вот почему твои струны Так многозвучно поют. Время бесцельно несется — Слушай, скрипач, и играй, Но не старайся постигнуть, Где человеческий рай. И не ищи совершенства В мире большом и пустом; Счастье нигде не летает, Счастье лишь в сердце твоем… Но если ты не заметишь, Что оно вечно с тобой — Ты никогда не узнаешь, Что это значит — покой. Станут тревожные тени Вечно тебя соблазнять — Смолкнет душа и не станет Больше на скрипке играть…

1935

Мистер Джонс

Он часто видит в беспокойном сне, Как светит ослепительное солнце, В давным-давно покинутой стране, Где никогда не слышали о Джонсе. Уходят сны, и в утренней тиши Пока еще печаль их ощутима, Он вспоминает в глубине души Другое человеческое имя. Но лишь на миг… И строгий, как всегда — Вот он летит в моторной рыси глянца, Забыты сны, больные от стыда, И ветреное имя иностранца. И старый дом над тихою рекой, И яркое расплывчатое солнце… И счастлив тот, кто робкою рукой Жмет руку уважаемого Джонса.