Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки

Злобин Анатолий Павлович

Полковник С. С. Шургин вел головную группу танков. После того, как был ранен командир первого батальона, в цепи наступающих произошла заминка. Танк командира бригады успешно преодолел железнодорожную насыпь, увлекая за собой наступающих.

К исходу дня станция Дно-2 была в наших руках. А назавтра столица нашей Родины Москва залпами из 124 орудий салютовала доблестным войскам, освободившим город Дно. 26 февраля приказом Верховного Главнокомандующего нашей бригаде было присвоено почетное наименование «Дновская».

Нас ждали новые кровопролитные бои.

(продолжение

следует)

П. Юмашев, ветеран войны и труда, бывший разведчик

122-й Стрелковой Дновской бригады.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ДОРОГИЕ ГОСТИ

Необычно торжественно выглядел вчера вокзал нашего орденоносного города. Задолго до прихода московского поезда сюда пришли представители общественных организаций и коллективов трудящихся.

Необычность момента словно поняла природа. Всю ночь лил дождь, способный омрачить радость встречи, но перестал буквально за полчаса до ее начала.

Вот и поезд. На перрон вступили десятки фронтовиков во главе с комбригом-122, полковником С. С. Шургиным. Многие из них не виделись со дня Победы. Начались объятия, восклицания: «А ты помнишь?» и слезы радости.

Время посеребрило виски стойких и отважных парней и девчат того далекого грозного огненного времени сороковых годов, но не отняло у них боевого задора, доброты души, трудового энтузиазма.

Гостей на перроне тепло приветствовали горвоенком А. Н. Кузьменок, секретарь горкома ВЛКСМ Н. Веселовская. Выражая волю и сердечное желание горожан, они единодушно заявили: «Добро пожаловать на гостеприимную белореченскую землю». В честь этой знаменательной встречи на здании вокзала была открыта картина, написанная нашим художником С. А. Мартыновым, где художник тепло и живо изобразил панораму нашего города. Прибывшим были вручены букеты живых цветов.

П. Беляков, сын ветерана.

В этот момент Аркадий Миронович заметил ветерана войны и труда Павла Юмашева, выходившего из своего номера в коридор. Бодро размахивая здоровой рукой, Юмашев приближался, не догадываясь о грядущей беде.

Аркадий Миронович сделал стойку.

— Кого я вижу! Никак знакомая личность.

— Здравствуй, Аркадий Миронович, — ответствовал Юмашев, сияя.

— Ба! — удивился Аркадий Миронович, заглатывая Юмашева взглядом. — Да это же наш Нестор, наш летописец. Певец Славного пути.

— Пишу продолжение, — поделился творческими планами Павел Юмашев. Завтра будет во втором номере «Ветерана».

— Паша, если ты мне друг, ответь честно: ты какой рукой пишешь, правой или левой?

Вопрос чисто риторический, ибо у Юмашева вообще одна рука. Он и показал ее Сычеву, несколько настораживаясь, это была левая рука. А правая осталась на реке Великой.

— Хорошо, я тебя понял. Тогда скажи мне, Павел, только честно: ты в желтой прессе не работал?

— За кого ты меня принимаешь? — искренне обиделся Юмашев. — Я уже пять лет на заслуженном.

— Ну тогда я тебе скажу, ну тогда я тебе выдам, — Аркадий Сычев пылал законным негодованием под кислый запах ресторанной

солянки, стойко державшийся по всем этажам. — До каких пор это будет продолжаться, я требую немедленного опровержения в печати. Не спасал я тебя, не спасал, не тащил на плащ-палатке, там же снег был по колено, на плащ-палатке вообще не вытащишь, а тогда у нас были волокуши, на них и таскали раненых. Я тебя, дурака, не спасал, я в обозе сидел, у меня свидетели есть. Мне надоело быть спасающим. Мотив спасения не для меня, я завязал, понимаешь? Они рыдают у меня на груди, и я должен их спасать. Я за свою жизнь стольких спас — две роты. Не хочу! Не могу! Я устал вас всех спасать, понимаешь, устал! Мои спасательные ресурсы иссякли. Я хочу отдохнуть от амплуа спасителя. Спасайтесь сами. Я же вчера тебя честно предупредил: не помню. Значит, это был не я.

— Кто же тогда меня спас? — растерянно спрашивал Юмашев, неумело обороняясь в полутемном углу коридора.

— Это твоя проблема, вот и занимайся ею вместо того, чтобы писать отсебятину.

— Неужто Юсуп Джумагазиев? Так он в Латвии погиб, до него мое спасибо не дойдет.

— Вот так сказанул, — полыхал Аркадий Миронович. — Так и пойдет теперь: будем приписывать себе подвиги мертвых?! Они-де не возражают и не возразят. Это же мародерство. Ты только представь себе, куда может завести такая концепция.

— Ну ладно, Сыч, не сердись. Напутал я, прости, хотел как лучше. У нас ведь всегда так: хотим как лучше, а выходит в обратную сторону. Такие мы люди. Я же вообще практически без сознания был, мне тогда бедро прошило, кто меня тащил, на чем тащил? Откуда мне помнить?

Аркадий Миронович неохотно добрел: я требую опровержения, я к полковнику пойду. Я буду ставить вопрос шире: имеем ли мы право на славу мертвых?

— Насколько мне помнится, кроме славы было обещано кое-что другое.

Перед ними стоял Сергей Андреевич Мартынов, без вчерашней авоськи с пивом, зато при утреннем лоске, в темном выходном костюме с колодками орденских ленточек и при парадном протезе, создающим иллюзию полной цельности и гармонии.

Итак, первый батальон был в сборе.

Друзья обнялись и без долгих слов скрылись в шестнадцатом номере, где, по всей видимости, хранилось то, что было обещано, ибо через четверть часа они снова появились в коридоре, еще более посвежевшие и энергичные.

Перед боевым листком «Ветеран» (первый выпуск), вывешенным в коридоре, толпились редкие читатели. На нашу героическую тройку уже начинали поглядывать.

— Завидую тебе, Сергей, — с чувством сказал Аркадий Миронович. — Ты есть дважды упомянутый.

— В штаб! В штаб! — неудержимо выкрикивал Павел Юмашев.

Полковник Шургин занимал «люкс» в конце коридора. В дальней комнате стояли две кровати, а в первой гудел штаб. Семен Семенович Шургин «висел» на телефоне. Подполковник Неделин диктовал писарю Рожкову план мероприятий, то и дело выбегая в коридор в ожидании чего-то важного. Представители трудовых коллективов Белореченска стояли в очереди к полковнику.

— Товарищ полковник, разрешите доложить. Командир первого батальона капитан Мартынов явился в штаб для прохождения дальнейшей службы.