Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки
Шрифт:
Да и не следует нам понимать.
— Товарищ полковник, разрешите доложить, — пропел земной ангелочек. Развезла четыре группы по предприятиям. С восьмой школой получилась накладка: вы пошли к ним, а они к вам.
— Это ничего, Наташа, — миролюбиво заметил полковник. — На фронте тоже так случалось. Мы пришли на место, а противника нет… Надеюсь, в вашем случае это не будет иметь трагических последствий?
Наташа Веселовская сделала большие глаза:
— Все очень серьезно, товарищ полковник. Может сломаться расписание.
Семен Семенович Шургин засмеялся, любуясь Наташей:
— Вот видите, какие страхи у молодого
— Далее. Прощальный банкет состоится, как было намечено, в баре «Чайка», там очень уютно, вопрос согласован, субсидии утверждены, мы потом с вами разработаем меню, и еще одно, — Наташа замялась, перебирая ножками и вспархивая розовыми крылышками.
— Я слушаю, говорите, — подбодрил полковник Шургин. — Тут все свои. Наверное, это о Четверухине?
— Так точно, — с облегчением отозвалась Наташа. — Вчера выступал. И сегодня. Но у него не получается. Все плачет и плачет. Выйдет вперед, скажет два слова: такая честь! — и давай плакать.
— Значит так: сержанта Четверухина с программы снять и направить его в двадцатую комнату к майору Харабадзе, он уже осмотрел 12 человек, пусть поможет Четверухину. У нас впереди много дел, и плакать, даже от радости, нам еще рано.
— Слушаюсь, — отозвалась Наташа ангельским голосом.
Рядом возник другой голос, не менее ангельский.
— Семен Семенович, я его уложила.
— Кого?
— Лешу Четверухина. Он переволновался. Дала ему седуксен. А то все плачет и плачет. Наконец-то заснул.
Вровень с Наташей стояла наша Роза Красницкая, героиня наших фронтовых романов, а романы были скорострельные, как пулемет, и Роза была прекрасной, как ангел, а ведь ангелы не стареют — не так ли?
Вот они стоят вровень. Наташа в кокетливой пелеринке, в модной шляпке, и наша Роза-смотрите, смотрите — в гимнастерке и кирзовых сапогах, на поясе широкий офицерский ремень, какая она подтянутая, ладная, улыбчивая, а талия-то, где талия? Там, где талия, все сомкнулось, одна воздушность, видимость, глаз не оторвать. Выше талии идея. Ниже талии — страсть! Вот что такое Роза Красницкая, наша мечта и наша любовь. Роза, Роза, сколько воинов ты спасла под огнем?
— Смотрите, а ведь они похожи, — заметил полковник Шургин. — И рост, и стать. Вам не скучно с нами, Наташа?
— Что вы, товарищ полковник. Все страшно интересно. Мы просто не думали, что это будет таким волнующим. Жора Маслов, наш активист, выразил общее настроение, сказав: «Это не хуже, чем диско».
— Уж мы специально старались для Жоры, — не выдержал Аркадий Сычев, посчитавший, что задет не только он один.
Но Наташа Веселовская свое дело знала.
— Аркадий Миронович, — пропела она. — Вы тоже наш ветеран?! Какая приятная неожиданность. Надеюсь, вы дадите интервью для нашей газеты, я сейчас же дам команду. И вообще, почему бы вам не показать по телевидению это прекрасное и волнующее мероприятие? Или мы хуже других? — И сделала позу, вскинув обе руки и показывая себя всю — смотрите, какая я розовая, небесная, разве я не достойна всесоюзного экрана?
Павел Юмашев рубанул сплеча единственной рукой:
— Давай, Сыч, показывай нас по блату. Ради чего мы тебя в бригаде держали?
Полковник Шургин плечами пожал, давая понять, что не возражает против показа.
До сих пор остается
Словом, телевидение нам не светило.
— Если нам к вчерашнему вопросу вернуться, — задумчиво предложил подполковник Неделин, — мы тут прикинули с товарищами: можно организовать групповую картину.
При слове картина Сергей Мартынов резко встрепенулся, до того он внимательно слушал и прилежно молчал.
— Скорее, групповой портрет, — взволнованно начал он. — Я так вижу боевых друзей, мы ветераны, и такими должны остаться. Но как вы сами хотите? На манер «Ночного дозора» или в каком-то другом виде?
Аркадий Миронович выступил вперед, кладя руку на плечо Мартынова. Он нисколько не удивился, услышав от Мартынова о «Ночном дозоре», казалось, так и надо было, оба взволнованны, и это естественно в такое утро.
— Пойми, Сергей, — начал Аркадий Миронович. — Никто не ограничивает твою творческую свободу. Как ты увидишь, так и будет. Собственно, мы вообще ни при чем…
— Как ни при чем? — сбивчиво говорил Сергей Мартынов. — Я всех хочу нарисовать. Мне нужен не только фон, мне требуется натура. — Повернулся к полковнику. — Я сделаю, Семен Семенович, я нарисую, можете не сомневаться, я же здесь двадцать два года в школе номер восемь учителем рисования проработал, а теперь на вольных хлебах, меня в городе все знают, я могу и на холсте, и на стене, но на стене лучше, использую темперу, все русские иконы написаны темперой, я давно уже думал, пробовал, эскизы имею, а потом бросил, нет у меня завершающей точки, вы приехали, должна появиться.
— Смотри-ка, ты, значит, художник, — с удовольствием протянул полковник Шургин, приостанавливая сбивчивую речь Мартынова. — И портреты можешь?
— Вы не волнуйтесь, Семен Семенович, — торопился Мартынов. — Я бесплатно сделаю, совершенно бесплатно. Без учета себестоимости, как этот живодер, он у меня еще попляшет. Мне от вас потребуется только одно.
— Проси, — сказал Шургин. — Все, чему мы можем посодействовать, будет исполнено.
— Краски? — догадался младший лейтенант Рожков, привставая с дивана.
— У Сергея Андреевича прекрасная мастерская, там все оборудовано, заметила Наташа Веселовская. — Правда, сама мастерская старовата, но мы сейчас думаем по этому вопросу.
— Все есть, все, — нетерпеливо подтвердил Мартынов, протягивая руку к полковнику. — Мне нужны ваши фотографии.
— Да вот же она, совсем свежая. — Шургин указал на фотографию, которая к тому моменту оказалась лежащей перед ним на столе.
— Не то, не то! — Сергей Мартынов безнадежно взмахнул рукой. — Мне необходимы фотографии военных лет.