Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод)
Шрифт:
И неожиданно Шаса понял. Молоко капало с его подбородка, но часть попадала в рот, и он нетерпеливо кричал всякий раз, когда Лотар отнимал тряпку, чтобы снова смочить ее.
Эту ночь Лотар проспал, прижимая ребенка к груди, и проснулся на рассвете, когда Шаса потребовал завтрак. С предыдущего вечера оставалось молоко зебры.
К тому времени как он накормил мальчика и выкупал его в миске нагретой на костре воды, уже взошло солнце. Когда Лотар отпустил Шасу, тот на четвереньках, с возбужденными криками галопом устремился к лошадям.
У Лотара в груди возникло чувство, какого он не знал со смерти своего
— Мы сделаем из тебя наездника раньше, чем ты научишься ходить, — рассмеялся Лотар.
Однако когда он подошел к носилкам Сантэн и осторожно попытался поднять ее, его охватила тревога. Женщина по-прежнему была без сознания, хотя застонала и стала поворачивать голову из стороны в сторону, когда он коснулся ее ноги. Нога распухла и потемнела, на стежках швов засохла кровь.
— Господи, как плохо, — прошептал Лотар, но когда поискал выше, на бедре, признаки гангрены, ничего не обнаружил.
Зато он сделал другое неприятное открытие: Сантэн нуждалась в таком же уходе, как ее сын.
Лотар быстро раздел ее. Единственной одеждой девушки были брезентовая юбка и накидка. Глядя на нее, он старался ничего не чувствовать и сохранять медицинское, профессиональное отношение.
Но не мог.
До сих пор представления Лотара о женской красоте зиждились на спокойной, округлой рубенсовской прелести его светловолосой матери, а потом и жены Амелии. Теперь он обнаружил, что его вкусы меняются на прямо противоположные.
Эта женщина была худа, как гончая, с впалым животом, на котором под кожей проступали отдельные мышцы. А кожа даже там, где ее не касалось солнце, была не молочно-белая, а скорее желтоватая как масло.
Волосы на теле не светлые и тонкие, а густые, темные, вьющиеся. Руки и ноги — длинные и гибкие, не округлые, с ямочками на коленях и локтях. На ощупь плоть упруга, его пальцы при прикосновении не погружаются в нее, как он привык, и там, где солнце касалось ног, рук и лица, кожа Сантэн была цвета слегка намасленной древесины тика.
Ловко, но осторожно переворачивая ее на живот, он старался не думать о таких вещах, но когда увидел ее ягодицы, круглые, упругие и белые, как пара страусовых яиц, что-то в его животе перевернулось, и мыть ее он заканчивал неудержимо дрожащими руками.
Он не испытывал никакого отвращения к этой работе, это было так же естественно, как забота о ребенке. Лотар снова завернул девушку в шинель и присел рядом на корточки, внимательно разглядывая ее лицо.
Снова оказалось, что эти черты не соответствуют его прежним представлениям о женской красоте. Ореол густых кудрявых волос, темных, почти как у африканцев, черные брови слишком суровы, подбородок чересчур выпячен и упрям, и во всем лице чувствуется напористость, которую нельзя сравнить с уступчивой мягкостью других женщин. Хотя сейчас Сантэн лежала совершенно обмякнув, Лотар читал на ее лице следы больших страданий и трудностей, возможно, не меньших, чем его собственные, и, слегка коснувшись ее щеки, почувствовал, что его неудержимо, роковым образом влечет к ней, как будто они были обещаны друг другу с того первого взгляда много месяцев назад. Вдруг он резко покачал головой, сознавая собственную нелепую сентиментальность.
«Я
Подняв голову, он виновато увидел, что ребенок отполз под копыта лошадей. С радостными криками Шаса пытался ухватить их за ноздри, когда они опускали головы, принюхиваясь к нему.
Ведя вьючную лошадь и неся ребенка, Лотар к исходу того же дня добрался до фургонов.
Сварт Хендрик и слуги побежали ему навстречу, сгорая от любопытства, и Лотар начал распоряжаться.
— Мне нужно отдельное жилище для женщины, рядом с моим. Тростниковая крыша для прохлады и брезентовые занавесы вместо стен, чтобы их можно было поднимать и впускать ветер. Все должно быть готово к ночи.
Он уложил Сантэн на свою койку и снова вымыл ее, прежде чем переодеть в длинную ночную рубашку, которую передала Анна.
Сантэн по-прежнему была без сознания, хотя один раз открыла глаза. Взгляд ее был плавающим, туманным, и она пробормотала по-французски что-то, чего он не понял.
Он сказал:
— Ты в безопасности. Мы друзья.
Ее зрачки реагировали на свет; он знал, что это обнадеживающий признак, но вот веки снова сомкнулись, она погрузилась в беспамятство или сон, и он постарался не тревожить ее.
Получив доступ к своей аптечке, Лотар сменил повязки на ее ранах, обильно смазав их бальзамом — излюбленным средством от всех болезней, унаследованным от матери.
Ребенок тем временем снова проголодался и во всеуслышание заявлял об этом. В стаде Лотара была молочная коза. Он посадил Шасу на колени и накормил разведенным козьим молоком. Потом попробовал заставить Сантэн выпить теплого супа, но она слабо сопротивлялась и едва не подавилась. Он отнес ее в сооруженную слугами хижину, уложил на койку из перекрещенных сыромятных ремней с тюфяком из шкуры и укрыл свежими одеялами. Ребенка Лотар положил рядом с ней и ночью несколько раз в тревоге просыпался и заходил к ним.
Уже под утро он крепко уснул и почти сразу проснулся.
— Что случилось?
Он инстинктивно схватился за ружье.
— Пошли быстрей! — прошептал ему на ухо Сварт Хендрик. — Скот тревожится. Я подумал, что это может быть лев.
— Что случилось, парень? — раздраженно спросил Лотар. — Выкладывай.
— Это не лев, гораздо хуже! Поблизости дикие бушмены. Ночью они пробрались в лагерь. Думаю, они приходили за скотом.
Лотар спустил ноги с койки и поискал сапоги.
— Варк Ян и Клайн Бой уже вернулись?
Чем больше отряд, тем легче искать.
— Еще нет, — покачал головой Хендрик.
— Хорошо, будем охотиться одни. Седлайте лошадей. Нельзя давать маленьким желтым дьяволам большую фору.
Он встал, проверил, заряжено ли ружье, стащил с койки овчину и направился туда, где уже ждал с лошадьми Сварт Хендрик.
О’ва не мог заставить себя приблизиться к лагерю чужаков больше чем на двести шагов.
Даже на таком расстоянии необычные звуки и запахи приводили его в смущение. Звонкие удары топора по дереву, дребезжание ведра, блеяние коз — все это заставляло его вздрагивать; запахи парафина и мыла, кофе и шерстяной одежды тревожили его, а разговоры незнакомцев, их непонятные интонации и резкие свистящие звуки пугали не меньше, чем шипение змей.