Господа Магильеры
Шрифт:
Французский фойрмейстер, несомненно, был не менее безумен, чем Красный Руди. Он не бежал и не бросил своей охоты, на которую Руди отвечал безжалостно и обстоятельно.
Как и прежде, не проходило недели без того, чтоб несколько германских солдат не превратилось в пепел. Более того, подобные случаи все учащались. Это не смущало Руди. Лишенный воображения, он не мог даже представить, что эта битва, среди корчащегося в агонии и засыпанного пеплом города, может кончиться не в его пользу.
«Осталось немного, - уверял он, беззаботно пуская кольца дыма, от одного вида которых у меня стискивало нутро, - Скоро его выдадут, не сомневайтесь. Городок, конечно, упрямый, но шансов
Чудовище. Равнодушное, не знающее сомнений, чудовище. Мне кажется, мы все превращались в чудовищ. Мы задыхались в пепле из заживо сожженных людей, а вокруг нас был скорчившийся от страха город. Мы сходили с ума, ощущая с утра до ночи запах паленого мяса, который был везде. И мне было хуже прочих. Я слишком много времени провел в обществе Руди. Я пропадал, я тонул. Я пытался понять его, разгадать его секрет, как можно сохранять внешнее сходство с человеком, если внутри тебя постоянно горит адское пламя, но слишком поздно понял, что сам угодил в западню. Руди стал не просто моим чудовищем, он стал моим проклятием. Огнем, терзающим мое тело изнутри.
Я наблюдал за тем, как он режет столовым ножом отбивную, как набирает толстыми пальцами соль из захватанной солонки. Как, довольно улыбаясь в усы, набивает своим вонючим табаком трубку. Его не терзали муки совести, он не ощущал во рту привкуса от десятков сожженных им людей. Как я уже говорил, это было очень обстоятельное и спокойное чудовище. Знающее себе цену.
И я понял, что больше не выдержу. В моих венах текла отравленная кровь. Я не спал несколько дней подряд. Я дышал пеплом мертвых людей и постоянно ощущал на зубах пепел, который от них остался. Я, опытный фронтовой фойрмейстер, ощущал, что совершенно теряю над собой контроль, что еще немного, и чудовище поглотит меня без остатка. Нервы мои походили на оплавленную решетку, а стоило закрыть глаза, как меня слепил оранжевый отблеск – пожирающее людей пламя.
И я понял, что есть лишь единственный способ сохранить рассудок, сберечь душу, которая уже подернулась по краям тленом. Надо уничтожить чудовище. Стереть его с лица земли.
Мне надо убить Красного Руди.
Герстель произнес это спокойно и буднично, без всякого чувства. Тем же тоном, что прежде говорил про засыпанную траншею. Он сделал небольшую паузу, точно ожидал чьего-то вопроса, но вопросов не последовало. Он передернул плечами, будто от холода, но мне показалось, что как раз холода он сейчас не испытывал.
Герстель улыбнулся сухой и неискренней улыбкой. Было видно, что ему в тягость находиться среди нас. С его приходом в сыром нутре блиндажа поселилось что-то еще, кроме холода. Что-то, с чем никто из присутствующих не хотел бы остаться наедине.
– Не стану лгать, что мысль эта пришла мне в голову под влиянием ненависти. К тому моменту я уже был слишком сильно отравлен. Близость чудовища стерла обычные человеческие чувства. Я не испытывал ненависти к Руди. Я лишь хотел, чтобы все закончилось. И неважно, чем. Вполне может быть, что чудовища бессмертны. Что мне не под силу убить его. Но я знал, что должен попытаться. К тому моменту я сам находился на грани безумия. Крики, пепел, бессонница… Я бродил по городу, как сумасшедший, никого не узнавая. На моих подошвах всегда был пепел. Жирный растертый пепел человеческих тел.
Я составил план, бесхитростный, но вполне действенный, благо Руди, как и прежде, вполне мне доверял. Я не хотел сжигать его живьем, хоть это и было бы в некотором роде справедливо. Некоторые чудовище не погибают в огне. На самом деле, я опасался, что мой фойрмейстерский дар ослаблен и я могу не успеть сжечь его достаточно быстро. В отличие от Руди, у меня в последнее время не было практики. Нет, никакого огня, хватит обычного свинца. У меня был мой «вальтер» восьмой модели, а большего и не требовалось. Я собирался выманить Руди под благовидным предлогом за город на небольшую прогулку. И выстрелить ему в затылок. Я даже представлял себе, как это произойдет. Чувствовал мгновенную отдачу «вальтера» и слышал хруст, с которым его затылок вминается внутрь. Ну а тело можно и сжечь. Превратить его в пепел и развеять без следа.
Решиться было тяжело. Пусть я был не в себе, что-то вроде предохранителя мешало мне осуществить план. Я вспоминал живые костры на площади и стискивал холодную рифленую рукоять пистолета, но все равно не мог заставить себя принять решение. Чудовище должно было умереть. Пусть речь шла не о честном бое, в котором рыцари обычно побеждают чудовищ, а о предательском ударе в спину, чудовище не имело права на милосердие. Я пытался представить себя слепым орудием судьбы. И все равно не мог ничего с собой поделать. Убийство ничего не подозревающего человека, поверившегося мне, казалось мне невероятным и постыдным поступком. Таким, после которого мир покинет одно чудовище, но другое придет ему на смену. Руди, будто прочитав мои мысли, в последнее время относился ко мне с явственной симпатией. То и дело присаживался рядом, чтоб поболтать и, чувствуя ужасное состояние моего духа, силился развеселить своего коллегу.
Но в конце концов я уверил себя, что другого варианта нет. Чудовище должно быть повержено. И нет никакой разницы в том, как именно это пройдет. Даже самое низкое предательство можно оправдать, если речь идет о человеке вроде Красного Руди. Ведь он чудовище, а я – тот единственный человек, который может избавить от него мир.
Все получилось гладко, словно Руди заранее был ознакомлен с моим планом и тщательно выполнял его со своей стороны. Он с радостью согласился предпринять небольшую прогулку, чтоб подышать свежим загородным воздухом, и сам же предложил оставить в городе адъютантов. «Прекрасная идея, старина, - благодушно улыбнулся он, - С удовольствием составлю вам компанию. От здешнего воздуха, признаться, у меня в последнее время ноет затылок». Так и сказал, слово в слово.
Мы шли с ним через покрытый пеплом город, а потом еще долго – петляя лесными тропами. Он беззаботно шел впереди, грыз травинку и, по своему обыкновению, разглагольствовал, не ожидая от меня ответа. За мной еще тогда закрепилась слава угрюмого молчуна. Мы давно уже отошли достаточно далеко, чтоб часовые не услышали пистолетного хлопка, но я все медлил. Бесшумно расстегнул кобуру, положил ладонь на рукоять «вальтера», а вытащить его все не мог. «Стреляй, дурак! – хотелось мне крикнуть вслух, - Перед тобой идет убийца! Самое настоящее и осязаемое чудовище из всех возможных! Убей его!».
А потом Руди повернулся, и я увидел, что он смотрит на меня внимательно и немного настороженно.
«Вот что, приятель, - сказал он, приглаживая усы, - Есть одна вещь, в которой нам надо бы разобраться. Я нарочно не хотел говорить об этом в городе».
Я промычал что-то неразборчивое. Кобура на боку была все еще расстегнута. Я машинально отметил, что теперь мы с ним находимся практически в равных условиях. Чудовище и герой, замершие друг напротив друга на арене. Что случится раньше? Я вышибу розовые комья его мозгов на хвойную подстилку, в россыпь сухих иголок, или он щелкнет пальцами, превратив меня в воющий и гудящий костер?.. Жутко мне тогда стало. А он сказал, не переменившись в лице: