Господи, подари нам завтра!
Шрифт:
– В газовые камеры? — переспросила я, ощущая знобящую пустоту в груди.
Лицо старика оставалось спокойным и бесстрастным.
– Потом – печь, — будничным тоном продолжал Зибуц, — а пепел – в яму. Сейчас мы пройдем с вами по этому пути, и вы увидите это место.
– Давайте в следующий раз, — малодушно взмолилась я. — Вы, наверное, устали.
– Это была моя работа. Я водил здесь экскурсии. — Он бросил на меня проницательный взгляд. – Там мой дом. Мы зайдем. Поговорим о деле. Времени осталось очень мало. Вам скоро уезжать. Следующего раза, сами понимаете, может
Мы завернули за угол и оказались перед крохотным домиком, вросшим чуть ли не до половины в землю. Он стоял, зажатый между высотными домами. Казалось, присел на корточки. В палисаднике высилась белая мраморная стена, испещренная сверху донизу крупными квадратными буквами. Дворик был обнесен невысоким покосившимся штакетником.
– Муй маенток (имение), — невесело усмехнулся Зибуц.
– Что здесь написано? — Я угрюмо кивнула на мраморную стену.
Он повернулся к ней лицом, достал из кармана очки. Одна дужка была привязана грязной тесемкой. Повертел их в руках и, не надевая, начал нараспев:
– Мишпаха (семья) Коган, мишпаха Вайсман, мишпаха Зибуц.
—внезапно оглянулся. — Наверное, это грех. Я не написал здесь имен. Но тогда бы все не вместились. Тут, — он шаркнул ногой по земле, – больше двух тысяч семей, – и повторил по-еврейски: — цвай таузенд.
– Вам нужно отдохнуть, — шепнула чуть слышно.
Старик рассеянно кивнул. Внезапно оживился:
– Как вам мои камни? — приосанился. — Конечно, нужно было бы повыше. Но у меня было совсем мало пенёндзув (денег)! И потом, кто же знал, что камни, как старые люди, с годами врастают в землю? А сколько потратил сил! — Он прикрыл глаза. — Ездил! Выбирал! А как торговался! Из-за каждого гроша. Ведь у меня не было прежнего богатства. Но, думаю, в грязь лицом не ударил. — Он надменно усмехнулся. — Разве вы где-нибудь видели такое?
И эта усмешка покоробила меня.
– Как можно жить в таком доме? Ступать по этой земле?
Он сразу сник и печально посмотрел на меня:
– Вы правы. Как низко мы пали по сравнению с другими народами. Даже самое малое можем заполучить лишь путем хитрости и обмана. Я купил этот кусочек земли якобы для домика. Слепил хибарку. И поставил камень. Но у меня не было другого выхода. После войны эта власть разрушила еврейское кладбище. Долгое время был пустырь. А теперь там построили автовокзал.
– Автовокзал? – словно эхо повторила я.
На мгновение все поплыло передо мной. «Так вот отчего такая буйная зелень. Вот откуда мощенная мраморными плитами площадь!» Мы вошли в дом. Старик придвинул мне единственный стул и засуетился:
– Что пани желает? Чай? Кофэ?
Не дожидаясь ответа, подошел к старому шкафчику, скрипнув дверцами, достал две чашки и исчез за перегородкой. Я сидела, боясь шевельнуться. Будто издалека доносилось шарканье ног, тихий шорох, едва слышная капель воды.
«Уходи быстрей отсюда», — шепнул рассудочный голос.
Я порывисто встала со стула. И в тот же миг из-за перегородки выскочил Зибуц. Казалось, все это время он чутко прислушивался, подстерегая каждое мое движение.
–
«Так вот почему он так настойчиво звал меня в ресторан», — подумала я.
– Зибуц выбрал вас. — Старик умолк. Казалось, собирается с силами.
Внезапно он побледнел и медленно, торжественно произнес:
– Ицхак Зибуц решил вам подарить этот дом и землю. — Он взял меня за руку. — Это очень дорогой подарок. Земля стоит больших денег. Но у меня есть условие. — Он кивнул на какие-то бумаги, разложенные на простом дощатом столе. — Да! Условие! — повторил Зибуц. — Вы никогда не сможете продать эту землю. И вы должны будете следить за памятниками. Для этого я вам оставляю счет в банке. — Старик сурово посмотрел на меня. — Помните! Только на памятники!
Глаза его лихорадочно блестели. Лицо нервно подрагивало. Я отшатнулась. Чуть было не выкрикнула: «Нет!» Но лишь крепче сжала губы…
… Мама напряженно смотрела перед собой.
– Ты только не сердись. Хочу тебе сказать одну вещь. Если здесь что-нибудь начнется, не выходи на улицу без темных очков. Твои глаза тебя выдадут. Обещаешь?
– Хорошо, мама, — покорно ответила я.
Едва вышли из автобуса, она сразу же вынула из потрепанной соломенной сумочки старинный китайский зонтик: на голубом фоне – белые пагоды, с треском раскрыла его. От августовской жары её лицо было в бисеринках пота.
– И поклянись! Поклянись моим здоровьем, что если тут…
– Успокойся, мама. — Поднырнув под зонтик, я поцеловала её в щеку.
Она порылась в сумочке и вытащила вчетверо сложенный лист бумаги.
– Это список. Здесь указаны аллея и место. Начнем с дяди Кимы – он прямо у входа. Потом подойдем к бабушке с дедушкой, потом к моей школьной подруге Рае Гутман – это по той же аллее, потом к папе.
Наморщив лоб, мама долго перечисляла далеких и близких родственников.
– Кажется, никого не забыла? — Мама заглянула в список, который держала перед собой.
Мы стояли в чахлой тени полузасохшего старого дуплистого клена.
– И ещё, — сказала она безжизненным тусклым голосом. — Конечно, не дай Б-г, но может случиться, что у тебя не будет денег на цветы. Знай – это не нужно. По нашему обычаю цветы не приносят. Главное – подойти, постоять хоть пару минут. И положить камешек. Ты не перепутаешь? Это очень важно — камешек.
– Хватит, мама, — мягко перебила я её. — Смотри, Соня идет.
Тетя ещё издали замахала нам рукой, другой — прижимала к груди громадный пестрый букет.