Господин Чичиков
Шрифт:
– Сергей Павлович? – раздался над самым ухом вкрадчивый голос Нестора Анатольевича Перетятькина.
В нос Чичикову ударил острый запах нового хозяина тех самых, уже присмотренных и почти купленных «мертвяков». Но хозяином был не Перетятькин. Незнакомый был запах. Странный. Чичиков гадливо передернул плечами и сухо, не поворачивая головы, произнес:
– Чем обязан?
Перетятькин обогнул стол, представился. Чичиков кивнул. И с удвоенной энергией налег на уху, время от времени забрасывая в рот креветки. Нестор Анатольевич понаблюдал за трапезой и, наконец, поинтересовался:
– Ничего, если я составлю компанию?
– М-м, – промычал Чичиков с набитым ртом и налил под ушицу водочки.
– Бутылочку
– Что ж так бедно? – опрокинув рюмку, без тени интереса поинтересовался Чичиков.
– Я уже покушал в другом месте, спасибо.
– Ну, говори, зачем пришел.
– Да так, посмотреть. Все говорят – Чичиков, Чичиков. Знаменитый человек в городе господин Чичиков, – нес чушь Перетятькин, обшаривая взглядом заезжего коммерсанта.
Он все пытался разглядеть чичиковского тонкоэфирного паразита. Уже так напряг зрение, чтобы разглядеть, даже если тот спрятался во внутреннем кармане клетчатого канареечного цвета пиджака. Однако тщетно.
Чичиков отставил тарелку из-под ухи, пододвинул к себе ребрышки, поперчил их паприкой и черным перцем. Отделил ножом одно ребро, взял, проигнорировав вилку, в руку и понес, капая густым красным соусом, ко рту.
– Чего высматриваешь? – спросил он и, не чинясь, вонзил зубы в мясо. – Тебе, кстати, моя фамилия ни о чем не говорит? – прожевав, вновь спросил он.
– Как же, читали классиков. До вашего появления полагал, что Чичиков – фамилия придуманная…
– Как же, придуманная, – оборвал его Чичиков. – Она настоящая, моя собственная. Все дело в моем дедушке. Дедуля мой из Полтавской губернии. Во времена коллективизации выдвинулся – стал председателем колхоза и так ловко дело повел! Очень ловко крутанулся. Колхоза было три избенки, а он отчитался как за все двести три. И земель пахотных прирезал, и скота крупного рогатого приписал стадо, как до раскулачивания было. И давай под это дело технику, горючее требовать, и все это налево двигать. Эх, сюда бы его! Никого не боялся. Отчитывался крепкой «липой». Урожаи растут, значит, нужно еще больше горючего, техники. Понятно? Приезжает секретарь райкома, говорит ему: «Показывай свое передовое хозяйство». Дедуля ему на стол кипу грамот, телефонограмм, всяких документов за подписью этого самого секретаря и даже более высоких лиц. И говорит: «Время, сам знаешь, сейчас какое. Меня посадят по уголовной лет на пять, а тебя расстреляют как врага народа, по политической». Куда тому деваться? Но полетел секретарь, и кто-то доложил в область, или выше. Нагрянула проверка, дедулю арестовали. Громкое было дело – миллионами ворочал. Расстреляли дедулю. А семья наша большая – все в Казахстан пошли. Папу моего и сестренку его, они младшенькие были – в детдом, в Полтаву. Такие дела. – Чичиков отер салфеткой жир с подбородка и взялся за последнее ребрышко. – Так настоящие характеры и выковываются. Если власть не строга, то крупной личности не вырастет. И вот когда приемная комиссия в детдоме стала рядить какую фамилию присвоить папе и тете, начальник детдома возьми и спроси: «А чьи они будут-то?» Ему отвечают: «Да этого Чичикова из колхоза «Второй Интернационал». Потому как громкое было дело. Статья в «Правде» так и называлась: «Чичиков из села Хляби». «Ну, – говорит начальник, – так и запишем – Чичиковы». А вообще-то дедуля был Куць. Это, между прочим, на местном наречии значит «черт». Чертяка был дедуля: ему власть не власть была, чертяке.
Чичиков замолчал. Директор рассеянно заметил:
– Да, это, наверное, наследственность.
– Думай, что говоришь. Паляницын рассказывал, что вы получаете энергию из ничего, можно сказать, из воздуха. Перспективно, перспективно, хе-хе. Живую душу превратить в чистую энергию – это мне нравится. Далеко пойдете. Да что ты все высматриваешь? Может, тебе карманы вывернуть? – без особенного, впрочем, возмущения спросил Чичиков, насыпая в тарелку с опятами зелени.
Перетятькин побледнел:
– Извините бога ради, ничего не высматриваю.
– Зря врешь. Я ведь знаю, что ты там у меня высматриваешь. Что-то ты рассиделся, дружок. Дела у меня к тебе никакого нет, так и ступай вон. И это, Паляницына больше не трогай. Он теперь мой человек. Иди уже, – вяло махнул он салфеткой. Скомкал ее в руке и кинул на скатерть.
Перетятькин вышел и стал под козырьком у входа в гостиницу. Хлестал ливень. Капли гулко барабанили по крышам припаркованных на стоянке авто, фонтанчиками отскакивали от булыжника тротуара. Холодный ветер задувал под козырек, бросал в лицо брызги. Перетятькин поежился, натянул на голову ворот пиджака и устремился к своей машине. Пока пробирался, открывал дверцу, успел вымокнуть. Чертыхаясь, уселся за руль и только взялся за ключ зажигания, как заиграл бетховенской мелодией «К Элизе» мобильный. Звонил Жека с очередной неприятностью. Магнит не работает. Точнее, как электрический прибор действует, но прежних эффектов нет. Подопытная не желает ни «развоплощаться», ни приобретать новых способностей, которые Жека решил ей привить. По его мнению, магнит превратился в железный хлам. А между тем, в «больничке» уже объявился капитан футбольной команды «Забойщик» Тимофей Онищук, которому с сегодняшнего дня назначено развивать сверхфутбольные способности. Жека так и обмолвился – «сверхфутбольные».
«Ну хоть кого-то ты, мальчик мой, боишься», – злорадно подумал Перетятькин. Футболиста ведь прислал сам Хозяин! Тут не попляшешь, не поиграешь ни в Фаустов, ни в Мефистофелей. В «больничку» после унизительной беседы с Чичиковым ехать не хотелось, не было сил решать такие вопросы. Домой нужно – обсохнуть, напиться чаю и вдоволь выговориться перед любимыми игрушками.
– Ну, в общем, Онищука определяй. Пусть там, в «люксе» до завтра посидит. Что-нибудь придумаем. Заворачивать его нам нельзя, сам понимаешь.
– Угу, – мрачно промычал Жека. – Струсил? Твой экземпляр знаешь, что сейчас делает?
– Какой экземпляр?
– Да других экземпляров нет. Сидит с Рыжим и Бесом, рассказывает про «Ночной дозор», роман такой, про оборотней и прочее. Питекантропы слушают, развесив уши. Заглядывают в рот.
– Что, побаиваешься Артемку? А, Евгений? – не без ехидства спросил Перетятькин и наконец-то завел машину.
– Ну-ну, – только и ответил Жека.
«Сбежал, значит. Сам ты своего Артемки испугался», – подумал Жека.
Пугаться было чего. Когда санитары бросились в погоню за Артемом и настигли его на лестнице, случилось вот что. Рыжий ухватил Артема сзади за ворот. «Ты куда, фраерок, намылился?» – спросил он и уложил его на ступеньки. Бес приложился ногой под ребра. Рыжий собирался сделать то же самое. Но вместо этого скорчился, словно ударило током. А Беса отбросило назад, да так, что скатился со ступенек. Он изумленно поднял голову и длинно выматерился. Рыжий разогнулся и, словно для проверки эффекта, попытался вновь ухватить Артема за шкирку, но даже и ухватить не смог. Взвизгнул как-то по-поросячьи, его подняло в воздух, ударило о верхний пролет лестницы и что есть силы швырнуло в подвал.
– Вы что здесь расселись?! – возмущенно заорал Перетятькин, наткнувшись на двух «медбратков»: те сидели у лестницы, скорбно держась за ушибленные места.
Подошел Артем и сказал:
– Не надо их ругать. Им больно.
– Учить еще меня будешь, щенок! – огрызнулся Перетятькин.
– Зря вы так. Сами же понимаете, что не правы. И сами же в себе уже раскаиваетесь. Ведь так?
У Перетятькина от злости задрожали руки. Артем разглядел в его взгляде злобу, достигшую почти шизоидного помрачения.