Господин Чичиков
Шрифт:
– А у моих даже унитазов не было! – неожиданно встрял в разговор Шкурченков. От него пахнуло так крепко, что Паляницын скривился. Исторгнутая Валентином Павловичем волна докатилась и до мэра, тот закашлялся.
– Ты что, из бомжатника или…
– Даже унитазов, – не слыша, повторил Шкурченков. – Они же не срали!
– Да, – кивнул Трубостроев, – к господину Шкурченкову также заявлялся вышеупомянутый Чичиков. Купил у него сотрудников офиса.
– Души, души купил, – перебил Шкурченков. – Говорит, мертвые они у них. Даром взял и с Лукьяном не помог, гад, скотина. Дела на фирме встали. Эти
– Как это делали? – не понял мэр.
– А вот так – глянет в бумагу, а она уже там есть!
Только теперь до Паляницына дошло, откуда взялась у Шкурченкова такая вера в потусторонние силы.
– А как они растаможивали, боже мой, как они растаможивали… – с безумной ностальгией в голосе выводил Шкурченков. – Они мне и Статую Свободы растаможили б, только дай указание!
– Погодите! – вдруг что-то понял мэр. – Так я знаю, ты этот… ну да, фирма «Эъ». Я ж у тебя на презентации магазина отмечал. За тобой безакциз вот такими хвостами тянется, – сообщил он довольным голосом, показывая широко разведенными руками, какие это удивительные хвосты.
– Так мы же и сигнализировали, – встрял Трубостроев. – Состав алюминия в Румынию перегнал задаром. Для казны, – подумав, добавил он. – В бумагах черным по белому: «гуманитарный груз», и подписи премьеров: Румынии и нашего. А в вагонах, блин, алюминий. И ничего сделать нельзя, ни с какого боку не ухватишь.
– Эх, как там тебя, Шкура, сниму я с тебя шкуру! – рассмеялся своей шутке мэр.
– Так поздно, уже сняли, – шмыгнул носом Шкурченков.
– Шкуру снять всегда не поздно, пока медведь ходит. – Мэр довольно потер руки, настроение стремительно улучшалось. – А вот у этого товарища что?
Мэр начальствовал на своей должности всего только год и поэтому не знал сложной истории Паляницына.
– А это мой сотрудник. Занимался оперативной разработкой Чичикова, – Трубостроев сделал Паляницына страшные глаза, мол, смотри, чекист, не сболтни лишнего, но Паляницын и так уже все понял.
– Так точно, вошел в доверие к Чичикову, – бойко начал он, поднявшись и одернув парадный китель. – Провел зондаж намерений. Установлено, что имеет место быть феномен, именуемый «мертвыми душами». Владелец, то есть носитель «мертвой души» обладает невероятными возможностями, в каждом конкретном случае – уникальными.
– Ну ты, полковник, – перебил Игнат Матвеевич, – ты простыми словами давай. Здесь все свои. Здесь у нас без протокола. Мы здесь дела решаем. Во как!
– Чичиков скупает эти «мертвые души» у так называемых хозяев, то есть у тех, у кого те находятся в административном подчинении.
– Путано, но понять можно, – вставил реплику мэр, услышав хорошо отработанный им до гладкого произнесения термин «административное подчинение». – И куда он эти мертвые души девает?
– В том то и дело, что носитель мертвой души, так сказать тело – сотрудник, работник или зек – после подписания договора, который Чичиков называет «купчей», исчезает в бесследном направлении, – сбился на косноязычие
– Ага, – призадумался мэр, – так он их того, совсем?
– Именно что совсем, – подтвердил Паляницын и сел.
– Поня-ятно, вот теперь понятно, полковник. Вот когда по-простому, все понятно. И сколько лавэ этот ваш Чичиков-Шмичиков отдает под мертвую душу?
– Прижимист, с-собака, – встрял Кирияджи.
– А ты вообще молчи! – рявкнул мэр. – Тюрьма у тебя чья? Государственная! А в этом городе государство – кто? Я! И сидящие там у тебя мертвые души – государственные души. Понял, на что руку поднял? На государство покосился! – мэр имел в виду «покусился».
– А-а!.. – махнул рукой Кирияджи и ничего больше к этому «а» не добавил.
– Так, Трубостроев, а ну гони их всех отсюдова! – распорядился Игнат Матвеевич. Щеки его раскраснелись, глаза весело поблескивали: ни дать, ни взять, боевой генерал на боевом коне в дыму сражения. – Будем говорить.
– Всем все понятно? – нахмурил брови Трубостроев. – И, понимаешь, чтобы без болтовни. Язык на замке, особенно у тебя, Лаврентий. Водятся за тобой грешки, так что имей в виду.
Оставшись наедине с генералом, мэр звонко хлопнул в ладоши и нарочито бодрым голосом предложил:
– Ну, Козьма, наливай свой генеральский. Под разговор оно как надо пойдет. И куда надо.
Разговор у Трубостроева полковнику не понравился. Хитроумный Трубостроев использовал Паляницына, чтобы выставить его перед мэром как своего человека. А ведь это не так. Значит, и дальше будет использовать его в таковом качестве. Означать это может лишь одно: Трубостроев нацелился на досье Чичикова. Ясное дело, обстоятельный Свисток не мог обойти вниманием в своем доносе ту самую папку, которую он, Паляницын, столь многозначительно демонстрировал. И хрен с ним, что это вовсе была не та папка – а та дома, – Свисток, главное, все понял правильно. Вот это и называется прокол: перегнул палку – и пешка со страха стала тузом.
Теперь, ясное дело, Трубостроев станет крутить-вертеть и ходить кругами. Досье им подавай. Без досье всем их разговорам и планам цена – ломаный пятак. И какие у меня есть шансы не отдавать? Скажем, подсунуть другие фамилии? Врагов наживу. Когда еще Чичиков приедет, а меня уже успеют на тот свет с музыкой проводить. Или дать настоящее досье? Чем я рискую? Чем это обернется для Чичикова? Ну, я рискую по-любому. В таком деле лишних носителей информации не держат. А Чичикову это досье и в виде ксерокопии сгодится. Ему не бумага нужна, а живые хозяева.
Стоп. А ну как с хозяевами что-то случаться начнет? Доволен будет Чичиков такой работой Паляницына? То-то, что не доволен. С другой стороны, кто сказал, что Чичиков не может предвидеть будущее? А если, предположим, он предвидит? Существо его ранга должно, обязано предвидеть… Хотя, с другой стороны, то, что завхоз откажет, он не предвидел. Или предвидел? И предвидя, все равно пошел на контакт. И меня не отверг. Потому что все предвидел. И разговор у Трубостроева. И то, что досье отдам в чужие руки. Сначала принесу ему, Чичикову, а потом – в чужие руки… Значит, уверен он, что все в итоге выйдет по его желанию?