Господин мертвец. Том 1

Соловьёв Константин

«Это понятно, – однажды сказал унтер Крейцер, когда Дирк поделился с ним этой мыслью. – Подобное ощущает каждый, но выразить не может. Вы когда-нибудь ощущали разницу между винтовкой и пулеметом?» Дирк заметил, что это глупый вопрос. Даже зеленый гимназист как-нибудь отличит винтовку от пулемета. «Вы не поняли, – сказал Крейцер нетерпеливо. – У них же аура совершенно другая, понимаете? Хотя, казалось бы, какой черт?.. Металл один и тот же, с одних фабрик. Даже патрон одинаковый. Та штучка, что прилетает тебе в голову и расплескивает твои мозги по земле, как ряженку из треснувшего кувшина. Но берешь в руки винтовку и чувствуешь ее как часть своего тела. Германскую, французскую, любую… А прикасаешься к пулемету – как будто руку на загривок голодного секача положил».

Метафоры Крейцер всегда подбирал несколько странные, но Дирк с ним согласился. Было в пулеметах нечто подобное. Эта самая злая искра, сидящая внутри. «А отличие просто, – сказал Крейцер, сворачивая папиросу. – Винтовка – это инструмент убийства. Ты нажимаешь на спуск и убиваешь своего врага. Перед этим ты целишься в него и ощущаешь, как бьется его сердце. А потом убиваешь. Элемент искусства. Только ты, твой враг и твоя винтовка. У пулемета этого нет. Он станок, машина. Он создан не для убийства, а для уничтожения, для перемалывания в фарш, как в колбасных цехах. Это промышленное орудие, и поэтому оно так бездушно. Это-то в нем и пугает».

На вооружении второго отделения было семь пулеметов. Пять из них были простыми «MG» старого образца, потрепанными, но надежными боевыми машинами. Пулеметчики по примеру Клейна носили их на руках, не испытывая при этом дискомфорта. Это позволило в несколько раз усилить огневую мощь взвода «листьев». Там, где обычные пулеметчики штурмовых команд падали под вражеским обстрелом и пытались прикрыть свои наступающие порядки, не задев их при этом, «висельники» Клейна двигались в общей цепи, ни на мгновенье не прекращая своего гибельного огня.

Конечно, даже наделенному нечеловеческой силой пулеметчику сложно было попасть на бегу точно в цель, особенно из пулемета, снятого со станка и не приспособленного для подобной стрельбы. Но они создавали по своему курсу достаточно плотную огневую завесу, чтобы отбить у обороняющихся желание высовываться слишком сильно из окопа. После чего бегущие в первых рядах выкашивали их расчеты гранатами и штыками.

Шестым в пулеметном отделении был «браунинг» Риттера, которого Клейн не без гордости называл лучшим пулеметчиком не только своего отделения, но и всей роты. В устах скупого на похвалу Клейна это многого стоило. Никто не понимал, отчего Риттер привязался к старому «браунингу», найденному им под изрешеченным телом предыдущего владельца. Может быть, Риттер, как и всякий пулеметчик, тоже ощущал особенную ауру оружия. Иногда Дирк слышал звук его «браунинга», казавшийся более легким и звенящим на фоне утробного рокота «MG». И всякий раз, когда он слышал этот звук, это означало, что как минимум парой французов на этой земле стало меньше.

Седьмым же по счету было то, что пулеметом могло считаться лишь с большой натяжкой. Для этого оружия, обладателем которого был Кай Тиммерман, существовало специальное название – «противотанковый пулемет». «MG 18 TUF» – так звали это чудовище по документации, хотя сам Тиммерман ласково звал его Ирмой. Огромное тяжелое тело «Ирмы» больше походило на пушку, чем на пулемет. Глядя на звенья тринадцатимиллиметровых снарядов, лежащих рядом с ней, сложно было представить, что она способна пожирать их со скоростью до трех сотен в минуту. С расстояния более полукилометра она вскрывала корпус английского «Марк-V» [24] так же легко, как стальной консервный нож вскрывает консервную банку, вываливая на землю месиво, состоящее из фрагментов экипажа, бортовой брони и внутреннего оборудования.

24

«Mark V» – английский танк конца войны.

Достанься это чудовище линейной части, его расчет состоял бы из пяти человек. Но Тиммерман никому не собирался доверять свою «Ирму». С пулеметом он управлялся сам, используя второй номер лишь для подноса патронов. Высокий, крепкий, как дерево, с непроницаемым обветренным лицом и рано поседевшими волосами, он говорил редко, как штальзарг. И мог взглянуть так, что даже у мертвеца, наткнувшегося на этот взгляд, отдавалось холодком в сердце. Как будто он сам был оружием, только по какой-то ошибке отлитым в человеческую форму. Но собеседников у него обычно не находилось. Никому не хотелось отрывать его от «Ирмы».

Еще во взводе было два огнеметчика, Толль из третьего отделения и Ромберг из четвертого. Несмотря на схожесть, которая неизменно возникает между людьми, занятыми одним делом, особенно таким специфическим, как сжигание людей заживо, они мало походили друг на друга.

Толль был добродушным рыжим увальнем откуда-то из Нижней Саксонии. На мир он смотрел бесхитростно и простодушно, как большой ребенок, несмотря на то, что в Чумной Легион ему пришлось записаться в тридцать четыре года. Такие люди не бывают солдатами, думал Дирк, глядя на то, как Толль, деловито засучив рукава, разбирает свое оружие, нежно удерживая баллон с углекислотой. Парой лет ранее офицер ландвера [25] , только увидевший это прямодушное лицо с бровями, похожими на клочки сена, и носом-картошкой, должен был рассмеяться и отослать его обратно, в его родной Росдорф, или Дрансфельд, или Зебург – короче, туда, где Эрих Толль, сапожных дел мастер, прожил, ничего не подозревая, тридцать четыре года своей простой, неказистой жизни.

25

Ландвер (нем. Landwehr) – военные части мирного времени, куда прибывают новобранцы.

Толль являл собой полную противоположность тому, как должен выглядеть солдат на службе кайзера. Его коренастое тело в любом мундире выглядело как мешок с мукой. Это, правда, не мешало огнеметчику быть проворным и даже неожиданно ловким. Должно быть, долгое сидение с дратвой за верстаком научило его определенной сноровке. Но это было лишь полбеды. Система воинских чинов была для Толля темным лесом вроде Шварцвальда. Ему не дано было отличить сержанта от вице-фельдфебеля, а вице-фельдфебеля – от лейтенанта. На галуны, отвороты, обшлаги и кокарды он взирал без всякого интереса. Только он мог отрапортовать майору: «Так точно, господин унтер-офицер» – и, глядя на его красное, как помидор, лицо, даже не понимать, что произошло.

Разбирая винтовку на занятиях по стрелковому делу, он умудрялся не только не собрать оружия, но и растерять половину деталей. Науку картографии Эрих Толль постичь не мог, даже если бы ему пришлось провести над картами весь остаток своей жизни. Подпустить его к орудиям, даже подносить снаряды, никто не решился. Толлю нечего было делать в армии, и каждый день, прожитый им, подтверждал это с удручающим постоянством.

Ему надо было оставаться в его маленьком городишке, тачать хорошие крепкие сапоги, добродушно покрикивая на жену и гладя толстого домашнего кота, в летний полдень дремать в сливовом саду за чашкой кофе, а по выходным играть с приятелями в кегли. Но Толль вознамерился отдать свой долг Отчизне – и Отчизна имела неосторожность принять его. «Мне без погон делать нечего, – говорил сам Толль, сыто жмурясь и не замечая царящих вокруг него в лендвере насмешек и оскорблений. – Мне к хозяйству надо, а кто ж меня возьмет без погон… Послужу два годика, а там и домой» [26] .

26

По действующей в Германии системе начала двадцатого века человек, не отслуживший в армии, был лишен многих прав, таких как владение землей, право получать имущество по завещанию и пр.

Иногда Дирк задумывался о том, что же руководило тоттмейстером Бергером, когда тот, без интереса рассматривая сложенные в ряд мертвые тела на одной из разгромленных арт-ударом батарей, вдруг попросил поднести поближе мертвеца с широким одутловатым лицом и рыжими, как клочья сена, бровями, чьи внутренности лежали неаккуратной грудой неподалеку от него. Дирк не знал этого. Но был уверен, что мейстер разглядел что-то. Какую-то особенную метку, которая и сделала его частью Чумного Легиона.

«Забирайте эту падаль, – буркнул фельдфебель, глядя на тоттмейстера с отвращением и хорошо скрываемым ужасом. – Нам он здесь ни живой не нужен, ни мертвый. Пусть по вашему ведомству послужит».