Господин Орлов или Тайна семи портретов
Шрифт:
– А может, нам просто не рассказывают чего? – подала наконец первейшую за весь разговор умную мысль Агафья.
– Хм-м.. И то верно! – нахмурившись, покачала головой Фёкла. – Тише! – вдруг насторожилась она и обратилась в слух. – Слышите?
Кумушки закивали головами, но не успели они ничего ответить, как вдруг земля под ногами задрожала, загрохотала, и, едва они успели уйти с проезжей дороги, как вдруг, откуда ни возьмись, возник экипаж – чёрный фиакр, запряжённый чёрными лошадьми; он пронёсся мимо них словно ярко вспыхнувшая молния, прорезавшая ночь посреди опушки леса, удивив тем самым тоненькие деревца, покачиваемые на ветру. В нашем случае такими деревцами были наши достопочтенные кумушки. Поправив на своих светлых
– Кто же этот неучтивый джентльмен? – спросила одна из них.
Немое молчание и удаляющийся стук колёс были ей ответом.
ГЛАВА 2. ГОСПОДИН ПЕТЕРБУРГСКИЙ СЫЩИК
Однако недолго наши достопочтенные кумушки пребывали в растерянности, ибо сей вид рода человеческого вообще невозможно ничем смутить. Недолго длилось их замешательство. Когда первый приступ невольного удивления и крайнего изумления прошёл, они, вдруг разом резко опомнившись и вспомнив о своих прямых обязанностях, вдруг разом кинулись в сторону только что отгрохотавшего экипажа. Бежали наши почтенные героини на редкость быстро для их бальзаковского возраста, – чего только не делает с людьми любопытство и желание узнавать новости из первых уст!
Долго ли, коротко ли, однако вскоре наши героини нагнали экипаж, остановившийся прямиком у полицейского управления – кумушки довольно, заговорщически переглянулись, а Фёкла подняла ввысь указательный палец, как бы безмолвно говоря тем самым: «А что я вам днесь говорила, а?!» Но послышавшееся тотчас в экипаже шевеление заставило кумушек насторожиться и, прильнув к углу дома, за которым они прятались, обратиться в слух. Кумушкам повезло (или же просто быстрота их любопытных ног помогла им, чёрт его знает!..), но успели они как раз к тому моменту, когда экипаж только-только остановился, а человек, в нём сидевший, мешкать и задерживаться не любил, а потому… Послышался скрип, экипаж качнулся, дверца отворилась и на землю спрыгнул…
То был человек среднего роста, крепкого телосложения, особенно отразившегося в его широких плечах. Волосы его, тёмные, слегка вьющиеся у лба, были лаконично уложены; с ними довольно резко контрастировала бледность узкого лица, однако брови его и усы были тёмными. Глаза янтарного цвета быстро и цепко осмотрели всё вокруг. На губах же играла сдержанная, спокойная полуулыбка. В целом, выражение его лица было такое, словно он всегда знает что-то такое, что неизвестно всем остальным, и он, только он, как драгоценный обладатель этого знания, может, с барской руки им поделиться. Одет он был с ног до головы во всё чёрное, и только пышное белое жабо, выглядывавшее из-за отворотов его плаща, оттеняло сей, на первый взгляд, мрачный образ. На голове его была ровно такого же удручающе-мрачного цвета шляпа котелок, которую он быстро, цепко поправил, как только ноги его коснулись земли. Жесты его были несколько нервные, дёрганые, но, в то же время, сдержанные и спокойные. Казалось, само понятие Противоречие снимало перед ним свою шляпу. Спрыгнув и сделав пару шагов, он вдруг остановился, закатил глаза, и, подняв вверх указательный палец правой руки, – резко обернулся и зашагал к экипажу, взяв оттуда чёрный кожаный портфель, он вновь резко зашагал к тому месту, в кое и намеревался попасть. Таинственный гость скрылся за дверями полицейского управления.
Кумушки настороженно переглянулись. Но пора оставить их, дорогой читатель, хотя оставить их навсегда, к счастью ли, к сожалению ли, невозможно, к ним мы непременно ещё вернёмся, ибо без них не обходится ни одна порядочная история, и последуем, след в след, за нашим героем.
Войдя, он
– Добрый день, любезный! – заговорил наш герой своим несколько резковатым, низким голосом. – Скажи-ка, как мне пройти к г-ну Боголюбскому?
Служащий, с недоверием оглядев его с ног до головы, кивнул и указал рукой в сторону лестницы.
– Ну что ж ты как воды в рот набрал, милейший, усмехнулся колючим смешком наш герой. – Так бы и сказал сразу, мол, он у себя в кабинете, – и, вновь так же колко усмехнувшись, он, не снимая шляпы, быстрым, энергичным шагом пересёк залу и взбежал вверх по лестнице, чем вызвал крайнее негодование и недовольство служившего.
***
Дверь кабинета отворилась. Сидевший за столом крупный, полный, седовласый человек с пышными, гусарскими усами, что-то быстро-быстро писал гусиным пером. Заслышав, что дверь его кабинета так бесцеремонно и беспрепятственно отворилась? он вскинул гневный взгляд на вошедшего.
– Да как вы посме…
Вячеслав Андреевич, ты ли это! Голубчик!
Спешно, насколько это позволяла его грузная фигура, встав из-за стола и подойдя к пришедшему, он тотчас обнял его и расцеловал в обе щёки.
– Ну что Вы, право слово, Елисей Мирославович! – сдержанно воскликнул пришедший. Звали пришедшего – Вячеслав Андреевич Орлов.
– Ну как же то не радоваться, дражайший, когда столько лет-то вместе служили! – всплеснул руками Боголюбов.
– Понимаю-понимаю! – уже несколько теплее проговорил Орлов, пожав обеими руками его руку. – Но меня давеча так разозлил этот ваш служивый, что мне до сих пор хочется ему накостылять.
– Ну будет! Будет! Ещё успеете напопадаться в переделки в своей жизни! Вы ещё очень молоды!
– Не такая уж это и молодость, тридцать пять! – усмехнулся Орлов, садясь в кресло и закуривая.
Боголюбов усмехнулся.
– Нет-нет, голубчик! В моих летах Вы поймёте, что ваш возраст, это самая что ни на есть молодость… Однако, шутки в сторону, – и лицо его вдруг из добродушно-рассеянного приобрело вдруг мрачное и сосредоточенное выражение, – вызвал я вас по делу, друг мой, и по делу весьма и весьма безотлагательному, – с этими словами он встал, быстро, несмотря на свой весьма и весьма немаленький вес, подошёл к одному из сейфов, быстро, и, при этом, по привычке коротко оглянувшись, открыл его маленьким ключом.
Послышался лязг замка, и, в следующую секунду в руках Елисея Мирославовича появилась увесистая кипа бумаг. Коротко хохотнув, он торжественно неся стопку, бросил многозначительный взгляд на Орлова, и, грохнув ими о стол, грузно, с шумом, опустился на стул.
– Ну, как тебе, голубчик?
Орлов с сомнением окинул взглядом кипу бумаг, что теперь угрожающе высилась прямо перед ним, перед самым его носом.
– Если вы не расскажете, что это, я вряд ли догадаюсь, что это за кладезь средневековой мудрости вы передо мной положили. Боголюбов гулко усмехнулся.
– Эх, голубчик-голубчик! Ну что же…
Лицо Боголюбова вновь посерьезнело, и, отодвинув бумаги в сторону, он, подавшись вперёд, заговорил своим низким, баритонным голосом.
– Послушай, голубчик, ты сейчас, часом, ненароком, подумаешь, что старик выжил из ума и всякие там глупости рассказывает… Но дело, голубчик, кажется таковым только на первый взгляд… – мельком взглянув на Орлова, Боголюбов, встретив взгляд внимательных, пытливых глаз, тотчас же опустил глаза, и, немного помешкав, продолжил. – Дело такое, казалось бы, ничего дурного не произошло, однако – с этими словами он взял первую толстую тетрадь, лежащем на самом верху стопки, и, открыв и поместив её, перевернул и придвинул к Орлову. Тот, подавшись вперёд, пристально посмотрел на неё.