Госпожа зельевар
Шрифт:
– Да ладно вам! – принц рассмеялся, махнул рукой. – К чему все эти церемонии? Роб, дружище, ты не представляешь, как я рад!
Друзья обнялись, похлопывая друг друга по плечам. Потом Робин указал на меня и представил:
– Вот, знакомься. Делла Хайсс, моя невеста.
Я шагнула к принцу, как-то сразу забыв весь этикет. Надо было поклониться его высочеству, но я так растерялась, что просто протянула ему руку, как это принято в студенческой среде. Принц расхохотался еще громче, пожал мою руку, а потом прикоснулся губами к пальцам и признался:
– Роб, она мне категорически нравится! Без всего
Он обернулся в сторону дракона – из шатра тем временем вытаскивали какие-то свертки, коробки и тюки – и громко произнес:
– Господа преподаватели, господа студенты, не будем тратить время на битье поклонов. Я привез отличное угощение, предлагаю всем переместиться за столы. Пора ужинать!
Все заулыбались и зааплодировали – принц казался очень свойским и простым, но я понимала, что это лишь игра на публику. Третий сын короля никогда не займет престол, но это не означает, что он будет вести себя, как мельник. Через четверть часа, когда мы пришли в комнаты ректора, и ассистенты закрыли за нами дверь, я убедилась в своей правоте. Весь облик лихого и дружелюбного человека, всеобщего любимца и балагура, поблек и куда-то слетел, словно осенние листья. Принц сделался строгим, даже суровым – он устало опустился в кресло маленькой гостиной Робина и спросил:
– Ладно, Роб, теперь я хочу услышать лично от тебя, что тут происходит. С самого начала.
Робин во всех подробностях рассказал о том, как наступил на болотное окно, едва не умер от смертного шторма и спасся по счастливой случайности. Он сообщил о появлении промертвия, о том, как выяснилось, что я была носительницей Заклятия Паучьей вдовы и как теперь не могу покинуть академию и упомянул о том, что полковник Стенли почувствовал что-то подозрительное в зале с живыми картинами. Принц слушал, склонив голову к плечу и не перебивая, а когда Робин умолк, я вдруг поняла, что испугалась до смерти.
– В таких вот медвежьих углах всегда происходит что-нибудь особенно заковыристое, – вздохнул Шеймус. – Значит, ты решил спасти прекрасную барышню из лап живого мертвеца…
– Не хочу отдавать ее на опыты, – ответил Робин и посмотрел на меня так, словно я была по-настоящему важна для него. Что все это было не просто его душевной добротой, а чем-то большим.
Мне сделалось не по себе. Я сцепила пальцы в замок, словно хотела молиться.
– В последний раз такой случай был двести лет назад, – произнес принц. – Когда про госпожу Хайсс узнали, то это вызвало, скажем так, восторг вперемешку со страхом. Сейчас очень многие желают ей обладать – потому что носитель заклятия Паучьей вдовы это в первую очередь оружие. При правильном обращении оно способно убивать людей на другом конце света.
– Она не может покинуть академию, – лицо Робина обрело тяжелые черты мраморной статуи. – Контраст магических полей вызовет кровоизлияние в мозг. Я много думал об этом… вряд ли получится его отделить от Деллы.
Меня стало знобить. Академия святого Франциска была чудесным местом, но я не хотела бы жить здесь до конца своих дней, не имея возможности выйти за ворота. В носу защипало – я не сделала ничего такого, чтобы запирать меня, как преступницу в тюрьме, почему, ну почему все сложилось вот так?
– Даже и не знаю, что на это ответить, – Шеймус устало покачал головой. – Если ты прав, то ей, возможно, придется работать на моего отца прямо отсюда.
– Не буду я никого убивать на другом конце света! – вспыхнула я, но мой гнев сразу же рассеялся, уступив место беспомощности. Если короли чего-то хотят, то они это получают. Меня заставят – привезут, например, моего отца сюда и начнут пытать… И деваться мне будет некуда.
Принц вздохнул. Посмотрел на меня с сочувствием.
– Я прекрасно понимаю ваши чувства, Делла. И приехал сюда, чтобы помочь не только моему другу, но и вам, – он сделал паузу, словно что-то обдумывал, потом посмотрел на Робина и спросил: – Так что ты там говорил про те живые картины?
9.1
Делла
Галерея академии была озарена мягким светом хрустальных фиалов, которые парили в воздухе над каждым полотном. Когда мы вошли, то сияние стало ярче, и зал наполнился едва слышным перезвоном колокольчиков. С самой первой картины смотрел суровый джентльмен в старинном камзоле с золотой вышивкой – когда я подошла, то его губы дрогнули в едва заметной улыбке, и в воздухе отчетливо повеяло холодным запахом весенних цветов.
– Первый ректор академии, Джонатан Шу, – объяснил Робин. – Автопортрет.
Улыбка нарисованного ректора сделалась мягче, словно он был рад тому, что его вспомнили. Я невольно улыбнулась в ответ. Шеймус прошел дальше, остановился возле натюрморта с лимонами, апельсинами и мятой и поинтересовался:
– А это откуда?
– Это написала госпожа Махоуни на первом курсе, - ответил Робин. – Видишь, там на краю рамы медаль? Получила на конкурсе одаренных студентов.
Шеймус понимающе кивнул. Я невольно почувствовала гордость за госпожу Берту – студентка, которая написала такую живую картину, была безусловно талантлива. Она по праву занимала свое место.
От картины веяло солнцем и запахом цитрусовых – и мне вдруг сделалось спокойно и легко.
– Какой любопытный пейзаж, – заметил принц, остановившись у следующей картины. Там белые овцы, похожие на облачка, гуляли на зеленом холме. Пастушок сидел в тени, держал дудочку – подойдя, я услышала простую мелодию и ощутила летнее тепло. Шеймус был похож на знатока живописи, который приехал в провинциальный музей, но я чувствовала, что он не просто смотрит на картины – он анализирует каждую из них.
– Это привезли из Горского Дуна в благодарность за то, что проректор Шуман исцелил дочь тамошнего князя, – сказал Робин. – Сам знаешь, столичные маги не испытывают охоты ехать в глушь.
Принц усмехнулся и понимающе кивнул.
– Да, господа маги не любят глухомань, там никогда не заработать. О, взгляни-ка на это!
Он остановился перед огромным полотном, изображавших Пречистую деву с Младенцем на коленях – мать протягивала ребенку цветок, малыш тянулся к нему пухлой ручкой, и от картины веяло таким покоем и нежностью, что у меня дрогнуло сердце. Я вдруг ощутила себя очень маленькой – маленькой, беспомощной и любимой. Где-то там, высоко-высоко, был Тот, который считал меня не пылинкой под ногами, а своим цветком.