Госпожа
Шрифт:
– Однажды, он ответит на мои письма, знаю, он ответит.
– Или вышлет судебный запрет.
Нора усмехнулась, когда в ее голове вспыхнула эта картинка.
– Все будет умиротворяюще, тихо...
– продолжила она, - ты на четырнадцать лет старше меня. Мне пришлось столкнуться с этим фактом в день нашей встречи. Даже если меня собьет автобус в центре Манхеттена, ты умрешь первым.
– За что я глубоко тебе благодарен.
– Ты будешь дома читать Библию в своем любимом кресле у камина, и ты... ты заснешь.
– Она видела все это в своей голове. Руку, держащую Библию... Библию,
– Там я и найду тебя, когда прокрадусь в дом ночью. Заснувшим в том кресле. И я пойму... пойму, что ты ушел. И поцелую твою прекрасную руку, поставлю Библию на книжную полку. Сниму твой воротничок и уйду. Я исчезну.
– В воздухе?
– Почти. Я поеду на север в монастырь мамы. Я подкуплю их, если потребуется, и они примут меня. Там я и останусь до конца своих дней.
– Сдаешься? Не похоже на тебя, Малышка.
– Совсем не сдаюсь. Я буду так занята, что мне потребуется тишина монастыря и никаких отвлечений. Я буду писать книги о нас, о тебе и мне. И Кинсгли и Джульетте, Гриффине и Микаэле, Заке и Грейс. Так я проведу свои последние годы.
– Я же говорил, что тебе запрещено писать обо мне.
– Ты будешь мертв. Какая тебе разница?
– Мой призрак затрахает тебя своим преследованием.
– А он будет трахать жестко?
– подразнила она.
– Если будешь хорошо себя вести.
– Я не буду хорошей.
– Она открыла глаза и улыбнулась ему.
– Я буду грешницей до самого последнего дня. Я буду писать одну дикую, развратную книгу за другой. Я изменю наши имена, изменю места, изменю даты, детали. Но это будем мы, наша история. Я буду писать книги от третьего лица, чтобы Заку не захотелось меня убить. Он ненавидит романы от первого лица. Плюс, от третьего лица я могу описать насколько я красивая и сексуальная, и это не будет звучать высокомерно.
– Хороший план. Эти книги будут трагедиями или комедиями?
– И тем, и тем. Как и жизнь.
– Я буду героем в твоих историях? Или злодеем?
– Еще не решила, - призналась Нора.
– Но обещаю одно... последним смеяться будешь ты.
– Тогда, это все, о чем я могу просить.
– И после того как ты засмеешься последним, я отложу ручку и засну. А когда проснусь, мы с тобой снова будем вместе. Мне будет пятнадцать, а тебе двадцать девять, и все начнется снова - ты и я. Так я пойму, что попала в рай.
– Моя Малышка...
– Я люблю тебя, - сказала она, не в состоянии продолжать дальше, пока он не услышит эти слова, пока не скажет их.
– Я всегда любила тебя. И никогда не прекращала любить тебя. И все те разы, когда говорила, что ненавидела тебя, я так не думала, ни разу. Я любила каждую частичку тебя, каждый секрет, каждый грех. Я люблю то, что ты, и то, что ты делаешь, как заставляешь меня одновременно бояться и ощущать безопасность. Боже, хотела бы я быть в своем ошейнике.
– Он не нужен тебе. Я знаю, кто ты и кому принадлежишь.
– Я обещала тебе вечность.
– Нора вспомнила тот день в полицейском участке, когда казалось, что ее жизнь закончилась в пятнадцать лет, и этого мужчину, этого священника, который сказал, что спасет ее, если она пообещает делать все, что он скажет, и делать это вечно. «Вечно», - повторила она.
– Вечность недостаточно долго.
– И я пообещал тебе всё взамен, - ответил Сорен. Нора посмотрела на кинжал в руке, на пистолет у головы Сорена.
– И я не шутил.
– Достаточно, - вмешалась Мари-Лаура.
– У меня устали ноги, и вы оба мне наскучили. Деймон, если она через минуту не убьет его, убей ее.
Нора поцеловала Сорена, и он горячо, страстно и глубоко ответил на поцелуй, с такой любовью, словно целовал ее сердце.
– Не бойся, - прошептал он ей в губы.
– Эта жизнь ничто иное как миг перед глазами Бога. Он снова моргнет, и мы будем вместе.
– Ты уверен, что я попаду в рай?
– Конечно. Без тебя не будет рая.
Мари-Лаура протянула руку и вытащила белую колоратку6 Сорена. Неожиданно, она расстегнула его рубашку и распахнула ее. Увидев, как она прикасается к нему, обнажает его грудь перед всей комнатой, Нора ощутила правильность своих действий. Позволить любым другим рукам, кроме рук обожания, преданности и любви прикасаться к телу Сорена, казалось величайшей мерзостью, глубочайшим богохульством, непростительным грехом. Лучше видеть, как он умирает, чем страдает от этого унижения. Лучше пусть они оба умрут.
– Сейчас.
– Мари-Лаура все еще так близко стояла, что будет ощущать последнее дыхание Сорена на своих ногах, когда тот упадет.
Нора услышала, как Деймон проверяет предохранитель.
– Сейчас, - сказал Сорен.
– Не сомневайся, Элеонор. Сделай это, потому что любишь меня, покажи, как любишь меня.
– Я люблю тебя, - ответила она и поняла, что это могут быть ее последние слова, которые он услышит от нее. – И буду любить вечно.
Нора обхватила рукоятку кинжала и занесла его.
Она произнесла последнюю молитву.
«Боже... дай мне хорошенько прицелиться и не промахнуться».
Быстрее, чем Бог успел моргнуть, все было кончено.
Глава 33
Король
Слова в записке, которую оставил для него Сорен, сказали Кингсли все, что ему нужно было знать.
Я бы сделал то же самое ради тебя.
Кингсли увидел слова и поверил в них, и поэтому, даже с женщиной, которую он любил, которая находилась в тысячах миль от него и носила его ребенка, он знал, что рискнул бы жизнью, рискнул бы чем угодно, чтобы спасти этого мужчину, который рискнул бы всем ради его спасения.
Он ехал к дому Элизабет с головокружительной скоростью, проклиная всю дорогу благородное, глупое сердце Сорена. Он не мог упускать момент, придумывая план или стратегию. Он или спасет Сорена и Нору, или умрет вместе с ними.
Как только он добрался до дома, заставил себя сохранять спокойствие, оставаться тихим. Он снова проник через окно, но вместо того, чтобы прятаться в кладовке, обежал весь дом, пока не нашел их. У двери библиотеки он остановился и сделал глубокий вдох. У него было два полностью заряженных и взведенных пистолета. Он молился, чтобы этого оказалось достаточно.