Гость из моря
Шрифт:
— Поэтому вы и считаете самой вероятной магнитную гипотезу? Но почему же тогда сбились и пропали балтийские угри?
Глаза у него совсем прячутся в свои глубокие норки-щелочки, лохматые брови сдвигаются, и Макаров уклончиво отвечает:
— Посмотрим…
В противоположность Волошину он не любит спорить.
А споры вокруг разгораются все горячее…
Я уже не закрываю свой блокнот, исписывая страницу за страницей:
«Казимир Павлович считает, что таинственное исчезновение тех угрей, что были привезены с берегов Балтики, вовсе не связано с магнитной бурей. Он придерживается,
— Химический состав воды, ее температура и соленость — вот главные ориентиры для угрей. Никакого органа, способного воспринимать изменения земного магнитного поля, у них нет. Да и ненадежный это ориентир, как мы только что убедились: достаточно даже небольшой магнитной бури, чтобы компасы стали бесполезными. А перемены солености, температуры, химического состава воды гораздо более упорядочены. И обоняние у речных угрей развито в совершенстве. Мы ставили специальные опыты. Оказалось, угри могут различать самые ничтожные примеси посторонних веществ в воде. Ну, скажем для наглядности: если развести в Ладожском озере всего-навсего один грамм спирта, угорь это почувствует. Представляете, какое тонкое обоняние?
— Но почему же потерялись, сбились с дороги балтийские угри, а местные нет?
— Потому что для балтийских угрей переход в Средиземное море, вода которого отличается очень высокой соленостью и температурой, оказался слишком резким. Это их и сбило…»
Доводы Бека кажутся мне убедительными. Может быть, угри и в самом деле ориентируются по запаху — ведь уже доказано, что именно так находят дорогу дальневосточные лососи к устьям рек, где когда-то они родились.
К тому же угрям помогает течение. Сигналы подтверждают, что они все время держатся примерно на одной глубине, в его струях, несущих угрей к Гибралтару.
Но есть и другие гипотезы. Подойдя к одной из групп спорщиков, я услышал горячие рассуждения о гравитации. Тут доказывали, что угри ориентируются по изменениям земной силы тяжести, уловить которые бессильны наши приборы, и это звучало тоже весьма убедительно.
Макаров в споры не вступал, но Елена Павловна продолжала отстаивать магнитную гипотезу.
Сергей Сергеевич тоже придерживался, насколько я понял, этой гипотезы, хотя и в несколько измененном варианте. В этом, пожалуй, тоже проявилась его «техническая склонность». Он считает, будто угрей ведут не просто магнитные воздействия, а электрические токи, пронизывающие всю толщу морской воды. А рыбы, как уже давно доказано советскими учеными, весьма восприимчивы к этим токам.
Но Казимир Павлович относится к этой гипотезе еще более скептически, чем к магнитной:
— Карты земного магнитного поля существуют давно и достаточно надежны. А об электрических токах в океанах мы почти ничего еще не знаем. Их направления изучены куда меньше, чем, скажем, обычные течения.
Слушаю я эти споры и прихожу все в большее недоумение. Вроде получается, что исчезновение балтийских угрей во время шторма и магнитной бури опровергает все гипотезы — или подтверждает?
— Кто прав? Вот вам и еще одна гипотеза: сегодня Сергей Сергеевич с весьма таинственным видом намекнул мне, что, возможно, угрей ведет к Саргассову морю совершенно особое «навигационное чутье»…
— Верьте мне: мы накануне открытия совершенно нового вида энергии, способной передаваться мгновенно на любое расстояние.
Разыгрывает он меня или нет? А что думает Логинов? Я спросил об этом Андрея Васильевича. Он пожал плечами:
— Моя гипотеза заключается в том, что я не строю никаких гипотез. Мне гораздо интереснее изучать чужие. Наблюдать, так сказать, за игрой ума.
Похоже, что начальник нашей экспедиции в самом деле не кривил душой. Я уже начинал привыкать, что Андрей Васильевич ведет себя несколько странновато для руководителя всеми научными исследованиями, а тем более для директора института.
Так мы плыли неторопливо по лазурным волнам теплого моря под синим высоким небом, часто останавливаясь, чтобы выполнить очередную научную станцию.
Елена Павловна и Макаров провели несколько опытов в лаборатории, помещая угрей в магнитные поля различной силы. Эти исследования дали неожиданные результаты. Угри хорошо воспринимали искусственное поле, пока оно немного отличалось по напряженности от природного, земного. А сильные магнитные воздействия, превышавшие в сорок и даже в пятьдесят раз те, какие обычны для земного поля, наоборот, почему-то не оказывали на угрей никакого влияния.
Выходит, магнитная буря вовсе не могла сбить с пути балтийских угрей? Они ее, наверное, вовсе не почувствовали.
Но почему же тогда потерялись?
Похоже, магнитная гипотеза рушилась.
Несколько раз запускали ракеты со специальной площадки. Они медленно, словно нехотя, с грохотом поднимались над стартовой площадкой и, постепенно набирая скорость и преодолевая земное притяжение, исчезали в небе, чтобы разведать и сообщить ученым по радио, что в это время происходит в атмосфере.
И все эти данные, добытые с небес и из морских глубин, наносились на широкие поля карты, где сходились в один пучок алые линии загадочных маршрутов угрей, стремящихся к далеким своим нерестилищам…
Становилось жарко. С юга, из Африки, целыми днями дул горячий ветер, засыпая порой палубу колючими песчинками. Странно было думать, что их принесло, может быть, прямо из Сахары.
Кроме уже надоевших запрещений не курить на всех палубах и не бросать окурков за борт, репродукторы грозно возвещали новые заповеди: не ходить по служебным помещениям без рубашек, не появляться на баке раздетым до трусов, не выносить на палубы постельное белье и спать только в каютах…
Судно постепенно стало родным домом, а плавание — привычным и даже немного скучноватым бытом. Я уже прекрасно разбирался в бесчисленных трапах и коридорах и даже перестал больно спотыкаться по рассеянности о комингсы — непомерно высокие стальные пороги люков.
Но ученые продолжали удивлять меня необычностью своих занятий.
Зайдя как-то в лабораторию к биологам, я нашел Елену Павловну и Казимира Павловича за изучением самой обыкновенной мухи. Они по очереди рассматривали в микроскоп мушиные лапки, казавшиеся при большом увеличении мохнатыми стволами каких-то причудливых пальм, и обменивались загадочными отрывистыми репликами: