Гости страны Фантазии (Сборник НФ)
Шрифт:
Однажды вечером — это случилось в понедельник и, пожалуй, было связано с тем, что я пережил еще одно блэклейское воскресенье, — я выпил несколько рюмок джина, потому что виски уже не оставалось, и сказал себе, что пора действовать. В конце концов, сэр Аларик однажды запустил меня в Другое Место, значит, он может запустить меня туда снова, хотя бы для того, чтобы я перестал болтаться как неприкаянный в этой дыре. К телефону он не подходил, так что я решил поймать его дома и поехал туда на автобусе. Должно быть, это был один из последних, потому что в Блэкли он пришел с опозданием, а было уже около десяти. Как я буду возвращаться обратно, меня в моем тогдашнем состоянии нисколько не заботило. И если сэр Аларик уже лег,
Но он еще не спал и пригласил меня войти достаточно любезно, хотя я не почувствовал, что он рад моему приходу. Он повел меня наверх в библиотеку, где до этого дремал у камина, и спросил без всяких околичностей, что мне нужно. Делать вид, что я пришел справиться о его здоровье, явно не имело смысла: он сразу заметил, в каком я настроении, так что незачем было пытаться водить его за нос.
— Я хочу вернуться в Другое Место, — сказал я. — И не говорите мне, чтобы я убирался и попробовал сделать это сам, потому что я уже пробовал и ничего не вышло. И потом, мне сейчас очень плохо. Я говорил с людьми, которых встретил там, — со всеми, кроме одного самого важного для меня человека, — и они не понимают, о чем я говорю. Я даже пытался выбросить Другое Место из головы, но мне это удается самое большее на несколько минут. И теперь, сэр Аларик, с вашей помощью я возвращаюсь обратно.
— Мистер Линфилд… вы слишком много… на себя… берете.
— Потому что я доведен до отчаяния, сэр Аларик.
— Отчаявшиеся люди… мистер Линфилд… не должны… никуда… ходить. Они должны… сидеть дома… и стараться избавиться… от своего отчаяния.
— Вероятно, вы правы, не будем об этом спорить. Мы вообще ни о чем не будем спорить. Я возвращаюсь туда, сэр Аларик, и не пытайтесь меня остановить. Где ваш черный камень? — Я встал и вплотную подошел к его креслу. Хвастать тут нечем, но раз уж я начал, то могу рассказать вам все.
Я думал, что он испугается, но ошибался. Он только покачал головой, словно мне было десять лет.
— Вы ведете себя… очень глупо… мистер Линфилд. Вы явились сюда… без приглашения… кажется, в нетрезвом виде…
— Да, что-то в этом роде, — сказал я. — И вы совершенно правы, я плохо веду себя. У меня есть тысячи оправданий, но я не хотел бы надоедать вам ими. Просто достаньте тот черный камень, а уж остальное — мое дело. Да скорее! — прикрикнул я, видя, что он не двигается с места.
Мы довольно долго пристально смотрели друг на друга — мне казалось, что в его черных глазах-бусинках сверкнул огонь, затем он подошел к комоду и достал камень. На этот раз он не стал держать его сам, а протянул мне.
— Делайте так же, как вы делали раньше, — сказал он холодно. — Но не забудьте… положите камень… прежде чем пойдете к двери. Мой вам совет… не надо… этого делать.
— Я не принимаю вашего совета. — Я уставился на камень и сосчитал до ста. Все было так же, как и в первый раз: перед глазами поплыло, потом появилась пустая тьма, которая все ширилась и ширилась, началось головокружение. Я положил камень на ковер и медленно пошел к двери в книжных полках. Я открыл дверь очень осторожно, словно что-то могло сломаться, — вероятно, боялся, что магия не сработает и за дверью я увижу только полки со всяким хламом да умывальник. Но нет, я снова очутился там. Я был в том же самом узком темном проходе с полосками солнечного света в конце, проникавшими через грубую поломанную дверь. Я с шумом распахнул ее и поспешил в сад, где с минуту стоял на краю вымощенной камнем тропинки среди роз, просто чтобы перевести дух.
Пожалуй, я не обману вас, если скажу, что уже тогда, в самом начале, почувствовал: тут что-то не так. Правда, честно говоря, я и сам не знаю, отчего у меня создалось такое впечатление. Попробую разобраться в этом, а вы выпейте еще виски. Спасибо, я тоже выпью. Хватит, спасибо. Так вот, начать с того, что все кругом — а видел я не так много, запомните — стало словно уже, как-то изменило форму. И солнечный свет был каким-то едким, щиплющим, а не мягким, как тот, который мне помнился. И что-то произошло со временем. Я чувствовал, что время остановилось, как и в прошлый раз, но остановилось иначе. Не спрашивайте, что это значит, потому что черт меня побери, если я знаю. Но остановилось оно как-то зловеще. Точнее не могу определить то, что я почувствовал.
Я прошел через туннель из вьющихся роз и вышел на лужайку; теперь, конечно, я знал, чего ожидать — реки, холмов, открытой пивной перед гостиницей. На первый взгляд ничего не изменилось, только мне показалось, что краски стали резче, а предметы — площе и грубее. Вроде копии с картины, которая не может передать дух оригинала, понимаете? И я не чувствовал себя счастливым, нисколько не чувствовал.
А потом началось. Река, например. Когда я увидел ее краешком глаза, еще не обращая на нее особого внимания, она выглядела так же, как и прежде, — это был плавный, полноводный поток. Но, когда я посмотрел как следует, чтобы насладиться ее видом, она обмелела и превратилась в простой ручеек, который тек между потрескавшимися плитами бурой грязи. И только я отвернулся, как сразу же почувствовал, что это снова спокойная, широкая водная гладь. Посмотрел снова — она опять высохла.
Но с людьми было еще хуже. Пока я стоял на лужайке, играя в прятки с рекой, я знал, что там, перед гостиницей, слева от меня, где стояли столы и скамейки, люди пили, разговаривали, смеялись, как и раньше. Но стоило мне повернуться в ту сторону, чтобы крикнуть «хэлло» и дать им знать, что я здесь, они все застыли, как восковые куклы. И последнее — от этого я прямо-таки содрогнулся: все они смотрели на меня не с каким-нибудь особым выражением лиц, а просто смотрели, как манекены. Я подошел к ним, разозленный и напуганный одновременно. Ни звука. Ни жеста. Восковые куклы под пылающим солнцем. Я остановился, взглянул на реку — она снова была жалким ручейком — и краем глаза снова видел людей: они возвращались к жизни, я слышал, как они говорят и смеются. Я резко повернулся к ним, теперь уже в ярости, — и они опять застыли и смотрели на меня, молчаливые как смерть.
— Какого черта вы прикидываетесь? — заорал я.
Ни слова, ни движения. И все вокруг, будь оно проклято, было не то и не так — синева неба, свет солнца, цветы, которые вяли на глазах. Я чувствовал, что я снова вне времени, но на этот раз не там, где надо. Я должен был сделать так, чтобы что-то произошло, — пусть гром небесный поразит меня.
Сквозь пролом в каменной стене я пошел напрямик к манекенам, которые, вытаращив глаза, стояли и сидели в этой открытой пивной. Первый, к кому я приблизился, оказался Дженнингсом, с которым я обедал у Баттеруортов.
— Слушайте, Дженнингс, — закричал я, хлопая его рукой по плечу, — вы же знаете меня — я Линфилд. — И тут, когда я сосредоточился на нем, все остальные снова ожили, и, не считая меня, Дженнингс был единственной лупоглазой куклой. — В чем дело? Что с вами со всеми случилось?
Он ничего не ответил, даже не пошевельнулся, и я почувствовал, что если я не сниму руку с его плеча, то он упадет. Я убрал руку, но в следующую минуту, охваченный слепой яростью оттого, что я не смог добиться никакого ответа, с силой ударил его по щеке. В ту же секунду — не знаю, как это произошло, — я уже лежал на траве, нокаутированный сильнейшим из всех ударов, которые я получил, с тех пор как выступал в полусреднем весе за Торонтский университет. И, пока я лежал, ожидая счета и гонга, я слышал, будто издалека, как эти люди болтали и смеялись за выпивкой. Харви Линфилд не мог на них сосредоточиться, и они снова веселились где-то в недосягаемости…