Гостиница 'У картечи'
Шрифт:
Приди, моя люба, приди-посмотри.
Что со мною война натворила,
ободряюще начал один из игроков.
Не отдам ему я чести,
Нет - и все тут, хоть повесьте!
запел другой.
– Хва-стек, и-грай! Хва-стек, и-грай!
– раздавалось в такт со всех сторон. И саперы, передразнивая кричавших, насмешливо блеяли из своего угла - то фальцетом, то глубоким басом: "Хва-стек, и-грай! Хва-стек, и-грай!"
Фельдфебель машинально схватил скрипку и провел смычком по струнам. Но тут же бросил и смычок, и скрипку обратно на стол с такой силой, что зазвенели кружки и тарелки, и вскочил на ноги.
Фрида Гошек
– Дальше!
– раздалось из-за соседнего столика.
– Хвастек, играй дальше !
– доносилось со всех сторон. И саперы хрюкали и блеяли из своего угла: "Дальше! Дальше!" - пока оружейник Ковац не стукнул кулаком по столу, заорав:
– Вы только посмотрите - саперы совсем обнаглели!
– Что они себе позволяют? Они должны радоваться, что на них никто не обращает внимания!
– воскликнул кто-то другой.
– Тьфу, какая пакость эти жестяные мухи! От одного их вида мне делается тошно.
– Их штаны похожи на мешки для картошки.
– А вы знаете, какие дрянные у них фамилии? Вон того зовут Лейдерманом, а вот этого Клетденбауэром.
– Плевать на Лейдермана, плевать на Клетценбауэра, - прогрохотал оружейник Ковац.
– К какому роду войск, - воскликнул один из фельдъегерей, - к какому роду войск принадлежали воины, что на Голгофе разыгрывали в кости одежду Иисуса? Они были саперами.
– А кого Ирод послал избивать младенцев в Вифлеем?
– завопил один из артиллеристов.
– Саперов! Остальные черта с два бы его послушались.
Крики и смех постепенно угасали. Саперы никак не реагировали на обращенные к ним возгласы и только молча пыхтели своими трубками. Солдаты удивленно смотрели на фельдфебеля Хвастека. Обычно он был первым среди хулителей и насмешников, когда дело касалось саперов. Именно он вставлял в их адрес самые язвительные замечания, именно он сочинял о них самые невероятные истории. Но сегодня он был нем как рыба и сидел, откинув голову на спинку стула и тупо глядя в потолок.
– Поглядите-ка на Хвастека - что с ним сегодня?
– спросил старый Ковац.
Словно не слыша недоуменного ропота окружающих, фельдфебель вполголоса бормотал:
– Диву даешься, какая иной раз у стариков бывает память! Помнит меня ребенком в белом платьице!
– а я тут торчу и выясняю отношения с подонками, жуликами, сводниками и шулерами. Тьфу ты, черт!
Когда шум окончательно стих и все снова принялись спокойно бражничать и играть, не обращая внимания на саперов, один из них робко выдвинулся на своем стуле из угла. Он не сразу уселся за ближайший к нему стол, но лишь медленно придвигался все ближе и ближе, готовый в любой момент отпрянуть назад и исчезнуть в своем углу. Артиллеристы продолжали играть в "двадцать одно", один из фельдъегерей танцевал с девушкой на эстраде и между столиками, и, пользуясь тем, что никто не обращает на него внимания, сапер придвигал свой стул все ближе к столикам других.
Но ничего такого не случилось. Фельдфебель вел себя так, как если бы саперов для него просто не существовало: он продолжал сидеть за своим столиком, напряженно глядя на пламя газовых горелок и паутину на потолке.
Саперы окончательно осмелели. Один за другим выползали они из своего угла и садились за все столы, где видели пространство для своих стульев и пивных кружек. И стоило им туда присесть, как они тут же отодвигались друг от друга на удобное расстояние, устраивались поуютнее, вытягивали ноги, клали фуражки на стол и принимались чокаться и вполголоса болтать между собой. С каждой минутой их становилось все больше; никто из нас не мог понять, как вся эта масса могла умещаться на таком крохотном пятачке, каким было их "гетто". В скором времени они уже составляли большинство за каждым из столиков, многие из которых теперь были заняты только саперами; лишь к столику фельдфебеля не решался приблизиться ни один из них. Там по-прежнему сидели только мы с фельдфебелем и Фрида Гошек. Но тут один из саперов, сидевших по соседству, набрался наглости и, слегка поклонившись, поймал под столом руку Фриды Гошек и пожал ее нежно и неуклюже.
Она отпрянула от него и вцепилась обеими руками в плечо фельдфебеля. Но фельдфебель Хвастек вырвался из ее объятий. Он сделал это так, как если бы стряхнул с рукава паука. Это придало саперу храбрости. Он присел на корточки рядом с Фридой Гошек и начал поглаживать ее колени и руки и прижимать ее ладонь к своему лицу. Глядя на это, остальные засмеялись. Фрида Гошек оттолкнула его, прижалась к фельдфебелю и закричала:
– Смотри, что он делает. Прогони этого нахала! Что он себе позволяет!
Фельдфебель встал и надел шинель.
– Тебе нравится этот парень?
– спросил он.
– Тебе нравится этот человек? В таком случае он твой; коли он тебе нравится, я тебе его дарю.
Фрида Гошек испуганно уставилась на него, но он больше не произнес ни слова и, протиснувшись между рядами столов, вышел на улицу с выражением полнейшего безразличия на лице. Фрида добежала за ним до двери. "Йинда! кричала она - так она всегда называла фельдфебеля.
– Йинда! В чем дело? Ты куда? Когда ты вернешься?" Но так и не получив ответа, она постояла еще некоторое время в нерешительности у входа, раздумывая над тем, что с ним такое произошло и не стоит ли ей броситься догонять его на улицу, а затем вернулась, недоумевающая и безутешная, за мой столик.
Между тем пивная была полна саперов, среди которых терялись остальные солдаты. Повсюду виднелись стального цвета фуражки и шелковые офицерские звездочки. Саперы вели себя развязно, шумели, орали песни и затевали ссоры с фельдъегерями. Подсаживаясь к игрокам в "двадцать одно", они выгребали из карманов на стол полные горсти монет. Один из них взял со столика скрипку фельдфебеля и заиграл на ней песенку об адмирале Канимуре, трусливо ударившемся в бега, а остальные подхватили припев:
Он сидит, чаи гоняет,