Государь (сборник)
Шрифт:
Что до случайностей, наступающих неожиданно, можно проиллюстрировать их с помощью примеров, которые сами по себе могут служить предостережением. Люцио Беланти из Сиены, о котором мы упоминали выше, возненавидел Пандольфо, давшего ему в жены свою дочь, а затем отнявшего ее, и решил убить его, для чего избрал такой план. Пандольфо почти ежедневно навещал захворавшего родственника и по пути проходил мимо дома Джулио [67] . Последний поэтому замыслил держать своих пособников наготове в доме, чтобы напасть на Пандольфо, когда тот будет проходить мимо; все они с оружием в руках находились у входа, а один сидел у окна, чтобы дать знак, когда Пандольфо приблизится. Случилось так, что когда наблюдатель заметил Пандольфо и дал об этом знать, того остановил какой-то приятель, а люди из его свиты прошли вперед, где они услышали бряцание оружия и открыли засаду. Таким образом, Пандольфо уцелел, а Джулио и его сообщники должны были спасаться из Сиены бегством. Так случайная встреча помешала покушению и расстроила все предприятие Джулио. Подобные события случаются редко, и их невозможно предусмотреть заранее. Необходимо тем не менее предвидеть все, что может произойти, и обезопасить себя.
Нам остается теперь обсудить только те опасности, которые возникают после исполнения заговора; все они сводятся к одной – когда в живых остается мститель за убитого государя. Это могут быть его братья, его сыновья или другие близкие, которые претендуют на власть; они могут выступить на сцену по твоему недосмотру или по другим вышеназванным причинам и взять на себя отмщение. Так случилось с Джованни Андреа да Лампоньяно, который вместе с другими заговорщиками убил герцога Миланского, однако сын и два брата покойного сумели отомстить за него. В подобных случаях заговорщики заслуживают извинения, потому что они не могут ничего поделать, но если в живых остается кто-либо из-за их собственной
Заговоры, направленные против отечества, не столь опасны для тех, кто их затевает, как заговоры против государей. При их подготовке риск гораздо меньше, при исполнении риск равноценный, а после осуществления заговора никакого риска нет. При подготовке опасностей немного, потому что всякий гражданин может претендовать на власть, никому не раскрывая своих истинных намерений и замыслов, и если никто не помешает его планам, он сможет их успешно осуществить, если же им помешает какой-либо закон, можно переждать и возобновить попытку другим путем. Здесь подразумевается республика уже отчасти испорченная, ибо в неиспорченной республике, избавленной от воздействия каких бы то ни было дурных начал, подобные мысли не приходят гражданам в голову. Есть много ведущих к власти путей и средств, используя которые граждане не подвергаются опасности наказания, как потому, что республики более медлительны, чем государи, не столь подозрительны и потому менее осторожны, так и потому, что в них с большим уважением относятся к выдающимся личностям, которые, в свою очередь, могут набраться большей отваги и решимости для похищения власти. Всякий читал о заговоре Катилины, описанном Саллюстием, и знает, что когда заговор был раскрыт, Катилина не только остался в Риме, но и явился в Сенат и наговорил грубостей сенатору и консулам; так велико было уважение, питаемое в Риме к его гражданам. И когда Катилина уже уехал из города и находился в своем войске, Лентул и прочие не были бы арестованы, если бы не были перехвачены их собственноручные письма, явно их обличавшие.
Выдающийся гражданин Карфагена Ганнон, стремясь установить тиранию, задумал во время свадьбы своей дочери отравить всех сенаторов и захватить власть.
Когда об этом стало известно, сенат всего-навсего издал закон, ограничивающий траты на свадьбы и пиры; столь велико было уважение к достоинствам Ганнона. Справедливо, что при исполнении заговора против отечества встречается больше трудностей и опасностей, поскольку твоих собственных сил навряд ли хватит для борьбы против стольких противников. Не каждому дано командовать целым войском, как Цезарю, Агафоклу, Клеомену и им подобным, которые одним ударом с помощью собственных сил захватили власть. Перед такими военачальниками открывается верная и почти безопасная дорога, но все остальные, кто не располагает такими союзниками, должны воспользоваться обманом и ловкостью либо чужеземной помощью. Что касается обмана и ухищрений, то когда афинянин Писистрат победил мегарцев и этим заслужил народное расположение, однажды утром он выбежал из дома раненый, говоря, что знать из зависти покушалась на него, и потребовал для себя вооруженную охрану. Получив желаемое, он с легкостью поднялся на такую высоту, что стал тираном Афин. Пандольфо Петруччи, возвратившись с прочими изгнанниками в Сиену, получил от правительства почетный караул, от которого другие отказались как от простой формальности. Однако со временем благодаря своей охране он вошел в такую силу, что вскоре стал правителем. Многие другие использовали иные приемы и способы, чтобы постепенно и с безопасностью для себя взойти на ту же ступень. Участь людей, с помощью своих собственных или чужих сил узурпировавших власть у себя на родине, была различна. Вышеупомянутый Катилина нашел при этом свою погибель. Ганнон, о котором мы тоже говорили выше, не добившись своей цели с помощью яда, вооружил многие тысячи своих сторонников, и все они погибли вместе с ним. Некоторые из первейших граждан Фив, чтобы сделаться тиранами, призвали себе на помощь спартанское войско и завладели властью в своем городе. Таким образом, обозревая все известные заговоры против отечества, трудно указать такой, или их было очень немного, которые были бы подавлены во время их подготовки; судьба их решалась обычно при исполнении. По исполнении заговора остаются лишь те опасности, которые единоличная власть таит в себе всегда; став тираном, правитель подвергается естественным опасностям, которые влечет за собой тирания, и от них нет других средств, кроме тех, которые были описаны выше.
Вот что я счел нужным написать о заговорах, и если речь шла о тех, которые используют меч, а не яд, то это потому, что природа тех и других одинакова. Правда, полагаться на яд опаснее, потому что он менее надежен, ибо не столь доступен для всех; ведь здесь необходимо сговариваться с другими, и эта необходимость сговора заключает в себе риск. Кроме того, по разным причинам яд может не подействовать, как случилось во время покушения на Коммода: он изверг принятый яд наружу, и заговорщикам, чтоб покончить с ним, пришлось прибегнуть к удушению.
Для государей нет худшей беды, чем заговор, потому что он приносит им смерть или бесчестие. Если заговор удачен, правитель гибнет. Если крамолу удается вовремя открыть и заговорщиков казнят, тут же разносится слух, что это сделано по навету самого государя, который дает выход своим жесткости и алчности, посягая на жизнь и имущество казненных. Не премину также предостеречь государя или республику, против которых составлен заговор, чтобы, получив сведения о нем, они проявили осторожность и постарались как следует все разузнать, правильно соразмеряя силы заговорщиков и свои собственные. И если заговор разветвленный и в нем участвует много влиятельных лиц, не следует обнаруживать свою осведомленность, пока не подготовишь достаточных сил для его подавления; в противном случае ты подвергаешь себя смертельному риску. Следует сделать вид, что все идет по-прежнему, иначе заговорщики, узнав, что все открыто, от отчаяния будут готовы на все. В пример можно привести римлян, которые, как мы уже говорили, оставили два легиона для охраны Капуи от самнитов, и начальники этих двух легионов сговорились подчинить себе капуанцев. Когда об этом стало известно в Риме, новому консулу Рутилию было поручено принять меры, и он, чтобы усыпить бдительность заговорщиков, объявил, что Сенат продлил пребывание легионов в Капуе. Солдаты ничего не заподозрили и думали, что у них хватит времени для выполнения намеченного плана, поэтому они не стали торопиться. Так продолжалось, пока они не заметили, что консул пытается раздробить их силы, и это заронило в них сомнения; они стали больше таиться и попытались осуществить свой замысел. Этот пример как нельзя лучше показывает, насколько отличаются поступки людей в разных обстоятельствах: они очень медлительны, когда кажется, что времени в избытке, и стремительны под давлением необходимости. Для государя или республики, которые хотят оттянуть выступление заговорщиков для своего удобства, самое лучшее – это искусно показать им, что в ближайшем будущем представится такой повод, чтобы, ожидая его и не спеша, они дали возможность правителям расправиться с ними. Поступавшие по-другому только ускорили свое крушение; так было с герцогом Афинским и Гульельмо де Пацци. Установив свою тиранию во Флоренции, герцог узнал о готовящемся против него заговоре и, долго не раздумывая, схватил одного из его участников; это заставило остальных взяться за оружие и лишить его власти. Гульельмо был комиссаром в Вальдикьяне в 1501 году; узнав о том, что в Ареццо изменники готовятся отнять город у флорентийцев в пользу рода Вителли, он немедленно отправился туда и, не думая о том, каковы его силы и силы заговорщиков, по совету своего сына, епископа, велел схватить одного из них. После этого другие заговорщики тотчас же вооружились и отняли город у Флоренции, а Гульельмо из комиссара стал заключенным. Но когда заговоры не представляют особой угрозы, их можно и должно беспощадно подавлять. Не следует также никоим образом подражать двум нижеописанным поступкам, почти противоположным друг другу. Один из них совершил упомянутый герцог Афинский, когда, желая доказать, что он верит в благорасположение к нему флорентийских граждан, велел умертвить человека, раскрывшего готовящийся заговор. Второй принадлежит Диону Сиракузскому, который, чтобы испытать надежность одного из подозреваемых им подданных, позволил Каллиппу, которому он доверял, прикинуться заговорщиком. Оба этих правителя плохо кончили; первый устрашил доносителей и воодушевил заговорщиков, а второй открыл дорогу своим губителям и, можно сказать, сам стал зачинщиком заговора, потому что Каллипп, располагая возможностью без опаски строить козни против Диона, добился того, что лишил его и власти, и жизни.
Глава VII
Отчего переходы от свободы к рабству и от рабства к свободе то бывают бескровными, то сопровождаются кровопролитием
Кто-то может задаться вопросом: почему при смене вольности тиранией и наоборот иногда происходит кровопролитие, а иногда – нет, ибо из истории известно, что зачастую такие перемены влекли за собой гибель бесчисленного множества людей, но бывало и так, что обходилось вовсе без жертв, как, например, при переходе власти в Риме от царей к консулам; кроме изгнания Тарквиниев, никто не потерпел при этом никакого ущерба. Здесь все зависит от того, на чем держалась предшествующая власть; если она была основана на насилии, то тем самым многие были ею ущемлены, и при ее крушении у них неизбежно возникает желание отомстить, отчего и происходят кровопролитие и убийства. Но когда предыдущее правление было вызвано к жизни соглашением множества людей, укрепивших его, то при упадке этой партии кроме ее главы нет нужды наказывать других. К этому роду относятся перемены власти в Риме и изгнание Тарквиниев, а также во Флоренции – правление дома Медичи, при падении которого в 1494 году никто не понес урона, за исключением членов этого семейства. Таким образом, подобные перемены не очень опасны, но огромную угрозу таят в себе те, в которых участвуют люди, жаждущие мщения; последствия их всегда таковы, что даже читать о них страшно. Этими происшествиями полна история, поэтому я не стану говорить о них подробно.
Глава VIII
Желая изменить государственный строй, нужно принять во внимание готовность к этому подданных
Выше мы уже обсуждали вопрос о том, что дурной гражданин не может принести вреда неиспорченной республике; этот вывод, кроме приведенных там же доводов, подкрепляется примерами Спурия Кассия и Манлия Капитолина. Первый из них в своих честолюбивых замыслах желал завладеть чрезвычайной властью в Риме и многочисленными благодеяниями привлечь на свою сторону плебеев, в частности распределив между ними земли, отобранные римлянами у герников. Эти честолюбивые планы не укрылись от отцов-сенаторов и вызвали такое подозрение, что когда Спурий обратился к народу и предложил раздать ему деньги, вырученные за зерно, привезенное на общественный счет из Сицилии, ему было в этом отказано, ибо граждане посчитали, что Спурий хочет купить этим их свободу. Но если бы народ был испорчен, он не отказался бы от такой платы, открыв и расчистив перед претендентом путь к тирании, который на этот раз был для него отрезан. Еще более убедительный пример являет случай с Манлием Капитолином, ибо из него видно, как порочная жажда власти перечеркивает всю телесную и духовную доблесть, все добрые дела, совершенные на благо родины. Властолюбие же, очевидно, родилось в Манлии из зависти к почестям, оказанным Камиллу, и эта зависть так ослепила узурпатора, что, не приняв во внимание жизнеустройство города и умонастроение граждан, не готовых смириться с такой скверной формой, он попытался учинить в Риме беспорядки, направленные против Сената и отечественных законов. Тут и познается совершенство римского строя и доброкачественность его материи, ибо в случае с Манлием никто из нобилей не пришел ему на помощь, хотя они обычно очень рьяно защищали друг друга. Никто из его родичей ничего не предпринял, а ведь существовал обычай устраивать печальные процессии, одевшись в черное и осыпав себя прахом, чтобы вымолить милосердие к приговоренным; но с Манлием ничего этого не произошло. Народные трибуны, всегда поддерживавшие те начинания, которые клонились на пользу популяров, и тем усерднее делавшие это, чем больший урон это наносило знати, в данном случае объединились с нобилями, чтобы предотвратить общую беду. Хотя римский народ, ревностно соблюдавший собственную выгоду и весьма приверженный ко всему, что было враждебно знати, был расположен к Манлию, тем не менее, когда трибуны публично обвинили его и вынесли дело на суд народа, последний, сделавшись из защитника судьей, без колебаний присудил властолюбца к смерти. Не думаю, чтобы в истории Ливия можно было отыскать пример, более подходящий для доказательства правильности устройства Римской республики, чем вышеописанный. Ведь никто в Риме не выступил в защиту столь доблестного гражданина, который заслужил множество похвал и в общественных, и в частных делах. Любовь к отечеству пересилила в гражданах все прочие соображения, и они придали больше значения опасности, угрожающей ныне с его стороны, чем прошлым заслугам, а избежать опасности можно было, только казнив Манлия. Тит Ливий говорит по этому поводу: «Hunc exitum habuit vir, nisi in libera civitate natus esset, memorabilis» [68] . Тут нужно отметить две вещи: во-первых, что в развращенном городе к славе ведет иной образ действий, чем в том, который политически еще жизнеспособен; во-вторых (что сводится почти к тому же), люди в своих поступках, особенно в деяниях великих, должны сообразовываться с требованиями времени и приспосабливаться к ним.
Тот, кто из-за неправильного выбора или по природной склонности идет не в ногу со временем, чаще всего бывает несчастлив, и дела его кончаются плачевным исходом. Противоположна участь тех, кто руководствуется велениями времени. Вышеприведенные слова историка, без сомнения, склоняют к выводу, что если бы Манлий родился во времена Мария и Суллы, когда материя уже разложилась и была податливой для восприятия формы, продиктованной его властолюбием, он бы достиг такого же результата и успеха, как Марий и Сулла, а также все прочие, кто стремился к тирании после них. Точно так же, если бы Сулла и Марий жили во времена Манлия, их поползновения были бы пресечены при первых же шагах. Питая злой умысел, можно попытаться разными способами развратить народ какого-либо города, но жизни одного человека не хватит, чтобы довести его до такого разложения, когда можно было бы извлечь для себя из этого выгоду. Но если бы запас времени сам по себе позволял делать это, такая затея оставалась бы невозможной из-за людского образа действий, ибо нетерпение не позволяет долго медлить с утолением страсти. К тому же людям присуще обманываться, особенно когда они чего-то сильно желают, так что в заблуждении или самообмане они не сообразуют своих начинаний со временем и плохо кончают. Поэтому, чтобы захватить власть в республике и придать ей скверную форму, требуется застать материю уже приведенной временем в расстройство, ибо из поколения в поколение внутренний разлад увеличивается. Это неизбежно, как говорилось выше, если не изменить положение вещей добрыми примерами или возвращением государства с помощью новых законов к его началам. Итак, Манлий смог бы проявить свои редкостные качества и стать знаменитым, родившись в развращенном городе. Из этого следует, что граждане республики, желающие с помощью переворота дать ей свободу или установить тиранию, должны принять в соображение предмет своих усилий и по его состоянию оценить трудности своего предприятия. Освобождать народ, желающий жить в рабстве, столь же трудно и опасно, как и пытаться поработить народ, который хочет быть свободным. Выше мы уже сказали, что люди должны соразмерять свои поступки с характером времени и действовать согласно ему; пространнее мы поговорим об этом в следующей главе.
Глава IX
Кто хочет быть всегда удачливым, должен меняться сообразно времени
Я неоднократно замечал, что причина людских успехов и неудач заключается в соответствии образа действий с требованиями времени, ведь известно, что некоторым людям присуще действовать напористо, а другим осторожно и предусмотрительно. Поскольку в обоих случаях трудно удержаться в должных рамках, и те и другие сбиваются с правильного пути и допускают просчеты. Но меньше ошибается и более удачлив тот, кто, как я уже сказал, своим образом действий не противоречит времени и поступает всегда согласно своим естественным побуждениям. Всякому известно, что Фабий Максим командовал своим войском осторожно и с оглядкой, ни в коей мере не используя присущие римлянам напор и отвагу, но удача способствовала ему потому, что этот образ действий соответствовал велению времени. Ведь когда молодой Ганнибал, баловень фортуны, вторгся в Италию и дважды разгромил римский народ, так что республика трепетала, почти лишившись хорошего войска, для нее не было большего везения, чем располагать полководцем, который сдерживал бы врага своей медлительностью и осторожностью. Также и Фабий не мог ожидать более благоприятного для его характера времени, отчего он и покрыл себя славой. А то, что он обязан этим своей природе, а не доброй воле, видно из того, что когда Сципион хотел переправиться с войском в Африку, чтобы завершить войну, Фабий этому сильно противился, ибо не мог отказаться от присущих ему свойств и привычек, и если бы он настоял на своем, Ганнибал остался бы в Италии, потому что Фабий не замечал, что времена изменились и нужно по-другому вести войну. И если бы он был римским царем, он легко мог бы проиграть эту войну, не умея подчинять свои поступки изменившимся обстоятельствам. Но поскольку он был рожден в республике, обладавшей разными гражданами и разными мнениями, то, использовав качества Фабия, замечательно подходившие в свое время для того, чтобы продержаться, в дальнейшем она использовала качества Сципиона, чтобы выиграть войну.