Государыня пустыня
Шрифт:
«Моя голова не пуста, она полна знаний, — ответил мастер. — Пришли мне сюда наверх побольше бумаги, клея и тростника. Я сделаю из тростника перо, склею длинный свиток и запишу на нем все, что знаю. Моя голова и в самом деле станет пустой. И ты, отрубив ее, ничего не потеряешь».
Хан согласился. Мастер спустил с вершины башни веревку, к ней привязали пакет с бумагой, клеем и тростником. Старый зодчий склеил из бумаги и тростника большие крылья и улетел.
Тогда хан сказал своему летописцу: «Запиши в историю все происшедшее, чтобы наши внуки знали,
А летописец ответил: «Обман состоит только в том, что бумага, тростник и клей использованы не по назначению. Все остальное — это высокий разум, о повелитель!»
«Ничего не записывай в историю, — разозлился хан. — Пусть никто не знает, как нас одурачили».
Прошли века. Забыто имя грозного хана, забыты имена хорезмшаха и его осмотрительных вельмож, но каждому мальчишке в Куня-Ургенче известно, кто был мастер и что он совершил, словно это произошло совсем недавно. Звали его Уста-Куш, что в переводе означает «мастер Птица».
Население Беркут-калинского оазиса почти не помнит легенд о крепостях и замках, расположенных среди их садов и хлопковых полей, — оно пришло сюда недавно. Вот, скажем, сама Беркут-кала (Крепость Беркута). Рассказывают, что там жила огромная змея, сторожившая сокровища. Нет дыма без огня. Культ змеи не случайно связывается с крепостью, думали мы. Нужно принять к сведению это предание. Может, когда-нибудь оно подтвердится археологическими находками.
Или вот такой рассказ. Лунной ночью мимо крепости трусил на ишаке один старик. Вдруг он услышал за стеной какую-то странную музыку. Старик оставил ишака и поднялся на крепость. При свете луны внутри древних стен он увидел то, чего не полагается видеть простому смертному: здесь танцевали пери, волшебницы восточных сказок. Потом одна из них запела сильным голосом. Старик, не помня себя от страха, спрыгнул со стены и погнал ишака во весь опор!
Нет дыма без огня. Значит, кроме культа змеи, с крепостью связываются волшебницы — пери. Надо принять это к сведению.
— Кстати, это было, — добавляет рассказчик, — в апреле позапрошлого года. Помните, днем дул сильный ветер?
Еще бы! Мы прекрасно помним этот вечер. Пела Нина Лобачева. Играл наглотавшийся пыли патефон, который то и дело чинил Юра Стеблюк, а танцевали наши девушки. Пери были в ватниках.
Про Сергея Павловича Толстова старики рассказывают, что он перед началом раскопок в лунную ночь остается один на крепости, спит и видит во сне, где нужно копать. Поэтому все и получается у него так удачно. Нет дыма без огня. Сергей Павлович действительно спал почти во всех крепостях, когда экспедиция пешком и на верблюдах открывала в пустыне призрачную древнюю страну.
Толстов любит рассказывать об этих ночлегах. Свет луны, догорающий костер, длинная изрезанная тень крепостной стены. Цоканье копыт. Молчаливые всадники в огромных папахах.
— Кто едет?
— Карл Маркс! — раздается из темноты. Это чабаны из колхоза имени Карла Маркса!
А где-то в дальних
Верблюды в Москве есть?
Синяя лунная ночь в открытой степи. Рядом с небольшим плоским бугром, остатками мастерской средневекового металлурга, расположился мой первый в жизни собственный лагерь. Единственный подчиненный Керим то и дело называет меня начальником. Не возражаю.
Есть у нас и свое имущество: тент, продукты на два дня, посуда на два лица, ящики для находок, рулон оберточной бумаги, моток шпагата, инструменты и двадцать пять подотчетных рублей (старыми деньгами). Второй уж день я царствую спокойно.
Тент установлен вертикально, как парус: прячемся от холодного ветра. Мы одни в сорока километрах от основного лагеря.
Кричит ночная птица. Шестнадцатилетний Керим (он никогда не ночевал в пустыне) вздрагивает:
— Наверное, змея кричит?
Непривычная тишина мешает ему уснуть.
Чтобы успокоить его, рассказываю про Москву. Керим ревниво сравнивает ее с Ташаузом, самым крупным городом, где он бывал. Сравнение часто не в пользу столицы. Автобусами Керима не удивишь, метро в Ташаузе не нужно, бывал он в театрах, видел даже московский цирк.
— Верблюды в Москве есть?
— Есть, — отвечаю, — один или два. В зоопарке.
Керим сочувственно щелкает языком: «Тце-тце!»
— Маслозавод есть?
— Не знаю, Керим. В Москве много заводов.
— В Ташаузе есть. Очень красивый.
И снова вопросы:
— Виноград в Москве растет? Дыни? Персики? Тоже издалека привозят?
Керим опять трясет головой и щелкает языком. Ему жаль москвичей.
— Медведи в Москве есть? Нет? А я видел. Московский цирк привозил. Значит, есть.
Черная металлургия
Как-то мы, первокурсники, спросили профессора Арциховского, читавшего нам введение в археологию, какие науки должен знать археолог. «Все! — ответил профессор. И, пожалев нас, добавил: — Но так как все знать невозможно, то хотя бы историю». Кроме истории, я должен знать черную металлургию. Я копаю доменную печь VIII века. Помню, как выглядят страницы учебника с описанием древнейшего, сыродутного способа выплавки железа. Решительно не помню, что же там написано и нарисовано.
Выплавки как таковой, насколько припоминается, не было. В той жалкой печке, остатки которой я расчистил, нельзя было достичь нужной температуры, чтобы металл потек ослепительной струей. Плавились примеси, железо выпадало в виде зерен. Вот они, прикипевшие друг к дружке зерна. Окалина. Куски железа с торчащими из них угольками. Может, это и есть крицы, полуфабрикаты для кузнецов…
Слышу позвякивание и шум набегающей волны. На нас катится стадо овец. Миг — и прощай мастерская! Умница баран! Недаром у него на шее знак отличия — бубенец из консервной банки. Повернул-таки стадо в решающий момент!