Государыня
Шрифт:
Во время венчания случилось событие, которого Елена и Илья ждали пять лет. В храм вошли два монаха и молодая женщина, державшая за руки двух мальчиков, очень похожих друг на друга, только у одного глаза были тёмно–вишнёвые в пушистых ресницах, а у другого — голубые под белёсыми бровками и ресницами.
Пришельцы прошли к амвону и разом встали на колени перед Ильёй и Еленой. Один из монахов достал с груди крест и поцеловал его. Перекрестившись, он сказал: Матушка великая княгиня, князь Ромодановский, мы выполнили волю игумена Нифонта, святого отца нашего, и сохранили ваше дитя. Вот один из отроков ваш. Ищите его.
Князь и княгиня лишь глянули в тёмно–вишнёвые глаза малыша,
— Сыночек, Иванушка! Господи милосердный, спасибо, что дал выстрадать его. Я счастлива! — И Елена прижала сына к груди.
После венчания в замке Миндовга было большое пированье. В трапезной зале собрались все обитатели замка от придворных до челяди и дворни. Никто никого не чурался, все пили крепкие меды за здоровье и счастье молодых, за боярского сына Карпа, за боярыню Анну. Ещё пили за княгиню и князя, которые сидели во главе стола. Между ними восседал вновь обретённый княжич Иванушка.
Княгиня Елена тоже пила хмельное вместе с Ильёй, а захмелев, отведала медовой сыты, кою на сей раз ей подала боярыня Мария Сабурова. Выпив сыты, Елена почувствовала, как к ней прихлынуло веселье. Она даже в пляс пошла вместе с Карпом и Анной, обнимала их и желала им счастья. Потом она вдруг ощутила блаженную слабость и зашаталась. К ней поспешил князь Илья, и Елена попросила его:
– Родимый, обессилела я от счастья, отведи меня в опочивальню.
Он вёл её по зале, по лестнице, по длинному коридору, а она шептала ему ласковые слова, нежно повторяла, как любит она его и ещё доченьку Софью и сынка Иванушку. Елена всё просила Илью заботиться о них, а о Пелагее сказала такое, от чего у Ильи защемило сердце:
— Моя боярыня Пелагея всегда за матушку Софьюшке была и Ванюшке будет. А я только до утра прилягу. Я так хмельна, как никогда не бывала.
Илья привёл Елену в опочивальню, уложил в постель, укрыл одеялом, и она смежила веки. Он присел рядом и, не отрывая взора, смотрел на бесконечно дорогое ему лицо. Хотя оно и было спокойным, и Елена улыбалась — было отчего — в душе у Ильи нарастала тревога. Он вспомнил смерть короля Александра, выражение его лица и вдруг обмер. Елена спала перед ним с одинаковым безмятежным видом. Александр умер счастливым, Елена засыпала тоже счастливой. Перед взором Ильи мелькнул образ Сапеги. Князь поднялся с ложа, накинул кафтан, схватил саблю и, пробежав мимо Пелагеи, помчался в подвал замка. Когда Илья с обнажённой саблей вбежал в каземат, где сидел Сапега, то увидел Карпа и Глеба, которые стояли перед двумя трупами. Илья шагнул к ним, глянул и узнал Сапегу и Митьку Фёдорова. В руках у них были сабли. Замок от двери каземата валялся на полу. Илья всё понял.
— Что здесь было? — спросил он.
— Ты уж прости, княже, — ответил Глеб. — Думали живыми взять, чтобы ты их судил, да не дались. Бежать надумали, да мы им помешали…
Наутро Елена не проснулась. Илья попросил Пелагею и других женщин как-то привести её в чувство, но все их старания ни к чему не привели. Илья послал в город Дмитрия Сабурова за врачом Аксельмо. С той поры, как Аксельмо вылечил Илью, он поселился в Бреславле и врачевал горожан и обитателей замка. Аксельмо пришёл вскоре же. Он поил Елену какими-то настоями, растирал жгучими мазями, делал уколы иглами, но никакого успеха не добился за полный день.
Прошло ещё два дня в тревоге, в ожидании чуда. Оно не произошло. На четвёртый день, так и не пробудившись ото сна, Елена Ивановна, великая княгиня литовская и русская, королева польская, скончалась. Это случилось 24 января 1513 года. Говорили женщины, которые были возле неё, что перед рассветом в спальню прилетел
Илья рыдал возле усопшей несколько часов, затем будто обезумев, бросился прочь. В зале, где хранилось старинное оружие, он схватил тяжёлый бронзовый меч и ринулся в подвал замка. Глеб, который в эти часы ни на шаг не отходил от князя, бежал следом. Он догадался, что князь мчался в каземат, где сидел Сапега. Понял Глеб, что князь хотел сорвать там своё горе, свою боль, ненависть к злодею, к месту, где тот торжествовал. Так оно и было. Когда Илья и Глеб вбежали в каземат, князь со страшной силой стал бить мечом по топчану, потом упал на него и забился в истерике.
Глеб пытался привести его в чувство, что-то говорил, даже бранил, но князь был словно глухой, лишь стоны и рыдания взлетали под своды каменного каземата. Совсем неожиданно для Глеба в каземате появилась Пелагея. Она прошла мимо него, упала рядом с Ильёй на колени и что-то зашептала ему на ухо. Он затих. Спустя минуту–другую Пелагея помогла Илье встать, сняла с головы платок и отёрла им лицо князя, затем освободила из окоченевшей руки меч и, отдав его Глебу, молвила ему:
– Иди, родимый, а мы за тобой следом…
– Да–да, так лучше, ответил Глеб и покинул каземат.
Позже побратим Ильи Глеб сказал, что это была не боярыня Пелагея, а судьба Ильи в знакомом женском обличье.
Спустя год Илья и Пелагея обвенчались. Они прожили долгие годы в благости и любви, вернулись в родную Москву, подняли на ноги полдюжины детей. Илья исполнил последнее желание своей незабвенной Елены: приёмной матушкой их дочери и сына стала Пелагея — душа, беззаветно преданная государыне, как был предан ей Илья.
Великую княгиню литовскую и русскую, королеву польскую Елену Ивановну похоронили в православной церкви Пречистой в Бреславле. Близкие ещё долгие годы хранили о ней светлую память, и для многих россиян гибель её не осталась незамеченной.
Как только государь всея Руси Василий Иванович узнал о злодеянии в Бреславле, учинённом над его сестрой, он немедленно объявил Сигизмунду войну и двинул на Литву более чем стотысячное войско.
Во всех западных землях Руси горожане и селяне скорбели о любимой государыне. Благодаря ей, сохранившей православие, десятки русских князей и бояр, многие тысячи россиян вырвались из-под ига Литвы и Польши и вернулись в лоно отечества.
Кончина Елены была отмечена и Русской православной церковью. «В Москве, в кремлёвском соборном храме Успения, ежегодно в неделю православия, как видно по старому синодику, наряду с другими ревнителями православного христианства, было возглашаемо: «Благоверной и христолюбивой великой княгине и королеве Елене Иоанновне вечная память». И нам остаётся сказать то же: «Вечная память».
Так заключил свою речь на археологическом съезде в Вильно в 1893 году русский историк Михаил Николаевич Бережков.
Москва — Финеево, 1998–2002.
ОБ АВТОРЕ
Александр Ильич АНТОНОВ родился в 1924 году на Волге в городе Рыбинске. Работал на Авиационном заводе формовщиком. Ветеран Великой Отечественной войны, награждён тремя боевыми орденами, медалями. В 1962 году окончил Литературный институт. Член Союза писателей и Союза журналистов России, Исторического общества при СП РСФСР.