Государыня
Шрифт:
— Не тебе знать, почему я не верю, московит. Я великой раде служу!
Илья понял, что рада уже сказала своё слово и наместникам не велено устраивать торжественные встречи государю и государыне. Такой наказ, заключил Илья, отдан во все восточные и юго–восточные земли Литовского княжества. Он не ошибся. Товтовил давно знал, что многие русские князья по правобережью Днепра, аж до Новгород–Северского и Чернигова — пытаются отойти от Литвы. Ведомо было Товтовилу, что удельный князь Черниговской земли Семён Можайский какой год рвётся под крыло Москвы, что князь Василий Шемяка, сказывали, тайно собирает рать и готовится с боем отойти к Москве с Новгород–Северским княжеством и Рыльском. Князья Стародуба и Гомеля,
— Ладно, — согласился Товтовил с Ильёй. — Будет государям должная встреча. Идём же, княже, с подворья. Здесь жарко, душно, а в покоях я тебя квасом попотчую, мальвазией.
— Не откажусь, ясновельможный пан, — ответил Илья.
Товтовил и Илья вошли в дом. Наместник повёл князя какими-то тёмными коридорами, сенями, через переходы, сворачивал то направо, то налево, наконец, распахнул дверь в полутёмную камору, где горели перед образом Девы Марии две лампады. Когда вошли в камору, Товтовил показал на скамью.
— Ты присядь, княже, а я сейчас слугу кликну, питье–кушанье принесут.
С тем он и вышел. В тот же миг дверь захлопнулась и загремел железный засов. Илья метнулся к двери, толкнул её плечом, но безуспешно: дубовая дверь не шелохнулась. Он понял, что его заманили в ловушку. Ругаясь, обзывая себя простаком, Илья принялся осматривать камору. Срубленная из толстых брёвен, с потолком и полом из тяжёлых плах, с маленьким, в две ладони, отдушиной в потолке, камора показалась Илье крепче железной клетки. Да так оно и было. Товтовил сооружал её с расчётом, чтобы тот, кто оказывался в ней, не смог вырваться, а сгинуть мог. Под полом была подвальная клеть. Из неё в камору вёл тайный лаз. В любое время через этот лаз могли проникнуть дворовые холопы Товтовила, расправиться с узником как угодно и унести его, куда им будет велено. Илья этого не знал и запасся терпением в надежде на то, что сможет вырваться из ловушки, благо при нём оставалась сабля.
Глава двадцать вторая. ЗВОНЫ
В православном могилёвском храме Богоматери завершилась литургия верных, на которой дозволялось присутствовать только православным христианам. Закончилось таинство причащения, на колокольне отзвонили колокола, и прихожане покидали храм. Каменная церковь была невелика, и вскоре она опустела. Верующие уходили умиротворённые. Назавтра предстоял большой церковный праздник — Духов день: «Утешая учеников Своих, Господь говорил, что для них лучше, чтобы Он взошёл на небо, ибо, взойдя, Он пошлёт вместо Себя Утешителя — Духа».
Какой россиянин той жестокой поры, будучи под игом литвинов, не ждал Утешителя? «И сошёл Дух Святой и пребывает в церкви, совершая в каждом дело Христово». Для душевного общения и собирались ныне могилёвские православные в своём храме. В этот час, когда успокоенные прихожане расходились по домам, за церковью, где были коновязи и навес, появились два воина, ведя на поводу коней. Они укрылись под навесом, и один из них, что был попроворнее, направился к служебному входу в храм. Глеб и Карп, прибыв в Могилёв, не спешили открыто искать князя Илью. Их настораживало многое и прежде всего побег Виттена. Глеб предположил, что Виттен, как и Илья, тоже добрался до города, потому им следовало быть осторожными и они сочли за лучшее искать приюта в православном храме, в чём и не ошиблись. Настоятель храма Богоматери, Иннокентий, не пошатнулся в вере. Он не общался с патерами католических церквей и не поддавался на увещевания принять унию [24] .
24
Уния церковная — объединение православной и католической церквей; провозглашена на Флорентийском соборе в 1439 году, но не была признана русской церковью; принята в конце XVI в. в Бресте (создана так называемая униатская церковь).
— Что ты ищешь, сын мой? Здесь храм Божий, а не постоялый двор.
— Я пришёл в православный храм и, похоже, не ошибся. Благослови, святой отец, и услышишь ответ, — сказал Глеб и склонил перед Иннокентием крепкую шею.
— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, — произнёс настоятель и осенил Глеба крестом. — Теперь отверзи свои уста и глаголь, какую помощь ждёшь от меня.
— Я ищу дом наместника Товтовила, но мне туда не идти. Укажи, святой отец, его подворье.
— Хоромы сего пана напротив церкви. Светёлка над ними заметная. Но ты ищешь не дом и не пана.
— Верно, святой отец, тебе доверюсь во всём. Мой князь Илья явился в Могилёв гонцом от государыни Елены Ивановны, дабы уведомить наместника, что она завтра будет здесь. И что же, он всё ещё у Товтовила?
— Мой служка Ипатий видел того князя и дом ему показывал. Было то в полдень. Князь до сей поры там. Опять же мне Ипатий о том изрёк: господарь, поди, собачек кормит…
— Но князь не должен быть там. Нам надо возвращаться к государыне. И что это за собачки? С князем что-то случилось.
— Ой, сынок, родимый, могло что угодно случиться, — запричитал Иннокентий. — А тебе ведомо, с чем шёл князь к наместнику?
— Ведомо. Чтобы достойно встретить государей. В Рогачеве, как приехали, город словно вымер. Того не хотелось бы и здесь.
Отец Иннокентий задумался, его благообразное лицо затянуло хмарой.
— Эх, сердешный, должно бы вам знать, что Товтовил не чтит ни государя, ни государыню.
— О том мы немного ведаем, — отозвался Глеб. — Матушка–государыня ещё до нас послала гонца, но он мчал не с вестью от государыни, а с чёрным словом от канцлера–литвина. Мы того гонца догнали, перехватили, но он сбежал от нас. Не примчал ли он к наместнику?
— На площади его не видели. Поди, за дворами на подворье проник.
— Что же делать, святой отец?
— Я думаю, сын мой, думаю. Нам, россиянам, только это и остаётся. Мы живём в окружении нечестивых. — Однако в унынии отец Иннокентий пребывал недолго. — У нас ещё есть время помолиться Богу и испросить у него совета. А пока я повелю укрыть в конюшне ваших коней и побратима твоего позову, накормлю вас. Сиди тут, я скоро вернусь. — И настоятель храма покинул придел.
Той порой, вопреки предположениям князя Ильи и его воинов, Виттен вернулся к поезду государя. Он знал, что ему некуда бежать, что Иван Сапега повсюду его найдёт, потому счёл за лучшее предстать перед грозным канцлером и, повинившись, рассказать всё, как было.
Государь и государыня в это время двигались к Могилёву. Спрятавшись за деревьями, Виттен дождался, когда экипажи и ратники проехали мимо, и выехал на дорогу позади них. Какое-то время он держался поодаль, а дождавшись удобного случая, поспешил вперёд, чтобы дать о себе знать канцлеру. Вскоре это ему удалось. Сапега ехал верхом, Виттен догнал его и, когда удивление канцлера схлынуло, рассказал о том, что с ним случилось, утаив лишь то, что был схвачен сонным. Под конец он добавил:
— Бежать от твоего гнева, ясновельможный пан, мне некуда, вот я и вернулся.